Ханнес Бок - Черное колесо

Тьма сохранилась, но холода не стало. Потом давление ослабло, и руки его согрелись. На них упал солнечный свет. Он был так счастлив. Прикосновение солнца как свобода, как освобождение!

Он услышал голоса. Услышал… собственный голос, голос Майка Мактига! И снова голос капитана. И понял, что всё получится, если он сможет вернуться, войти в Мактига и объяснить ему. Что объяснить? Ничего… все… просто объяснить…

Мактиг встряхнулся:

– Вот и все. Он приходит и уходит. Я путаюсь, у меня смешиваются его мысли и мои собственные. Я тоскую по Бриджит, которая уже давно мертва, и вижу электричество и нашу одежду словно впервые. Они пугают Рафферти, и он… он уходит. Но, привыкнув к новому, он может остаться… навсегда. – Трубка его погасла, и Майк стал снова разжигать её. – Говорю вам, док, это ещё один синдром старого капитана. Но какое отношение капитан имеет к Рафферти? Если всё это – правда, то это очень важно, и он предпочитает об этом умалчивать. Хотя это может объяснить его поведение на старом корабле.

Я коротко ответил:

– Для розыгрыша вы зашли слишком далеко, Майк. Но я всё же надеюсь, что это розыгрыш, хоть и неудачный.

– Розыгрыш! – Он смотрел на меня сквозь пламя спички. – Вы считаете, я всё это придумал, чтобы позабавить вас? – Он погасил спичку и покрутил её в пальцах. – Мрачная шутка, не правда ли? А ведь шутки должны быть весёлыми!

Я не хотел обидеть его своим обвинением. Он всегда мне нравился, и у меня не было причин сомневаться в нём, что бы ни говорил Бенсон о его влиянии на Пен, а Чедвик – о его шутках. С другой стороны, я не питал особых чувств к леди Фитц – теперь, думая об этом, я решил, что её солнечный удар был подозрительно лёгким. И если она солгала мне, это объясняло также внезапную преувеличенную заботливость Бурилова, Но зачем она мне все это рассказала?

Мактиг печально сказал:

– Я знаю: мой рассказ кажется совершенно невероятным, но я говорю серьёзно.

Я спросил:

– Кому ещё вы об этом рассказывали?

Он усмехнулся:

– Мактиг может быть неуравновешен, но он не дурак, док. Вряд ли я стану рассказывать об этом Большому Джиму, пока сам не узнаю, что это такое. Он ухватился бы за эту мысль – истинна она или нет – как стриптизёрка хватается за норковую накидку. Это новая пища для его одержимости старым капитаном, и если он этого не знает сам, лучше не давать ему новых подробностей. С ним и так трудно. У меня есть своя гордость, поэтому я не стал бы рассказывать Пен, она сочла бы меня выдумщиком. И я не хочу пугать её – а она бы испугалась. Вряд ли я могу довериться и Флоре: не успел бы я закончить первую фразу, как она бы решила, что очаровала меня. Не могу рассказать и дорогому преподобному: он примет это за религиозное послание или знамение. Вы знаете о моих чувствах к её величеству, к волжскому разбойнику и Чеду. А с Деборой я не разговаривал со времени урагана. Кто же остаётся, кроме вас?

– Джонсон, Слим Бэнг и все остальные…

– Нет, док, вы единственный, кому можно рассказать такое. Дьявол, почему вы думаете, что я сломался и пришёл к вам?

– Сам удивляюсь.

Он удивлённо и отчасти негодующе посмотрел на меня.

– Вы думаете, я на самом деле хочу оставаться Рыжим Рафферти? Разве вы не понимаете, что это означает? Я могу оказаться во власти такого ужаса, что смерть покажется более предпочтительной.

Помолчав, он выпалил:

– Я пришёл к вам, потому что не хочу, чтобы это оказалось правдой! Я хочу, чтобы вы разбили это своим холодным и бесстрастным анализом!

– А сами вы не можете этого сделать?

Отвращение в его взгляде усилилось.

– Док, вы уже должны меня знать. У меня чертовски богатое воображение – иначе я не стал бы юристом. И моё второе зрение – подлинный дар Божий, – вернее, было им до сих пор. Я легче могу доказать, что я Рафферти, чем противоположное. И я готов спорить на что угодно, что если на берегу мы смогли бы порыться в архивах и в библиотеках, история Рафферти оказалась бы правдой. Тогда бы я знал, что к чему. Но пока это невозможно.

– Проверка ничего нам не даст, – ответил я. – Подсознание действует как превосходная липучка, удерживая намёки, которые сознание как бы не заметило. Ваш рассказ можно проверить, да. Но просто потому, что ваше подсознание сохранило некогда прочитанные страницы, а сознание об этом не позаботилось.

– Ну что ж, тогда попробуйте объяснить.

– Почему, – спросил я, – среди множества людей на «Сьюзан Энн» Рафферти ухватился именно за вас? Почему не за Бурилова, например, или кого-то из экипажа?

Он возразил:

– Скажите, док, если бы вы перевоплотились, стали бы вы мужчиной или женщиной?

– Естественно, мужчиной.

– А почему?

– Вероятно, потому, что предпочитаю быть мужчиной, а не женщиной.

Он кивнул, довольный:

– Вы возродились бы как белый или негр?

Я понял, к чему он ведёт.

– Конечно, белым, – и осторожно добавил: – поскольку у белого больше преимуществ.

– Понимаете? Вы возродились бы как можно ближе к тому, какой вы сейчас.

– Наверно. Я предпочёл бы возродиться мужчиной и белым, но на этом сходство с моим нынешним воплощением кончается. Предпочёл бы быть не врачом, а кем-нибудь иным.

– Допустим, вы оставили незавершённой сложную операцию и возвращаетесь, чтобы закончить её. Вам нужны были бы умелые руки. Вы бы тогда стали врачом? – Я пожал плечами и кивнул. – Остальное очевидно. Рафферти выбрал меня, потому что я больше всех окружающих похож на него. Он может… лучше управлять мной.

Я сказал:

– Если это так, то как же Ирсули и её друзья? Почему они тоже не возвращаются?

– Может, ещё возвратятся, – мрачно ответил Мактиг. – Ирсули должна будет выбрать самую красивую женщину… Боже! – Глаза его широко раскрылись. – Пен!..

Я изобразил негромкий смешок.

– Спокойней, Майк. Вы видели сон, а не воспоминание.

И как с видением леди Фитц, я принялся за работу с его сном. И хотя мои усилия его успокоили, на меня они оказали противоположное действие. Я начинал понимать всю гибкость психоаналитического подхода. Он позволял дать столько же объяснений, сколько предлогов способна найти женщина, чтобы вывести из своего круга соперницу. Но вряд ли кому приходилось разъяснять такой случай, как мне, – идентичный сон, который видели одновременно двое.

Передо мной лежал выбор: розыгрыш, либо невероятное совпадение, либо ужасающий сверхъестественный феномен.

Мне пришло в голову решение.

– Мактиг, – спросил я, – то, что вы болтали в пьяном бреду, имеет отношение к вашему рассказу? Чедвик навещал вас, когда вы были?..

– Пьян? – подсказал он. – Не помню. А почему вас это интересует?

Я сказал, что боюсь, как бы это не дошло до Бенсона. Он удовлетворился этим и вышел, насвистывая весёленький мотив. Но он забыл то, о чём не забыл я: Бенсон упоминал кости Слима Бэнга, которые лежат под песком. И непонятные слезы негра, вызванные видом чёрного колеса.