Мойра Янг - Неистовая звезда

Тонтон берет младенца осторожно, даже ласково. Похоже, с малыми детьми он обращаться умеет. Может, у него младшая сестренка была. Может, он помогал за ней ухаживать, заботился о ней. Любил. Не так, как я. Стыдно признаться, но я к Эмми не прикасалась. Не могла простить ей смерть Ма. Лу с Па за Эмми ходили.

Вдруг раздаются шаги. Мы все прижимаемся к земле. Из-за дома выходят еще два тонтона, идут в конюшню. Как только они скрываются из виду, мы прячемся за углом. Выжидаем.

Во мне разгорается красная ярость, хочет вырваться на свободу. Рука сама собой тянется к поясу. Только арбалета при мне сегодня нет. Впервые после Серебряного озера я вышла в путь безоружная. Мы все безоружные. Никто с собой не взял ни луков, ни арбалетов, ни ножей. Я чувствую себя беззащитной. У Джека тоже рука на поясе, привычно нащупывает арбалет.

Тонтоны выкатывают из конюшни телегу, выводят лошадь. Делают все споро и ловко.

— Рэю домой повезут, — говорит Марси.

— Ты знаешь, где она живет? — спрашиваю я у Кэсси.

Она спокойно кивает. В самый первый раз, как мы встретились, когда Джек Эмми забрал, Кэсси с Брэмом горячку не стали пороть, помогли нам, хотя из-за меня мы все чуть не погибли.

Тонтоны подводят телегу к входу в дом детства, открывают замки, откидывают засовы, распахивают дверь. Старший тонтон держит Рэю за локоть, подсаживает на телегу. Рэя прижимает к груди свой узелок, голову держит высоко. Не плачет. Не хочет тонтонам свое горе показывать. Ведет себя так, как Управителям велено.

Старший тонтон улыбается Рэе, кивает на прощание. Рэя выдавливает из себя улыбку, слабость свою таит. Может, нам это на руку. Два тонтона садятся в телегу. Тот, что помоложе, кладет на колени огнестрел. Возница дергает поводья, телега выкатывается со двора на дорогу к северу, залитую серебристым лунным светом.

Входная дверь закрывается. Щелкают замки, скрипит засов. Рэя оборачивается, глядит на дом детства.

— Не бойся, скоро увидишь свою деточку, — говорю я. — Кэсси, мы правильное время выбрали. Без притворства обойдемся. Вы с Марси сходите за лошадьми, ждите нас у первого поворота северной дороги. Там за валунами можно спрятаться. Джек, мы с тобой пойдем хворого ребеночка выручать.

Ясной ночью тонтона заметить легко. Мы следим, как он шагает по полю. Легкий ветерок доносит до нас с Джеком тонкий детский плач. Мы пригибаемся к земле, чтобы парень нас не заметил, если обернется. Нерон летит над нами. На ворона в ночи никто внимания не обратит.

Тонтон уже далеко отошел. Похоже, младенцев относят подальше, чтобы в доме детства криков не было слышно. Всю ночь детский плач никто не выдержит, даже тонтоны. Парень идет торопливо, почти бежит, хочет поскорее приказ выполнить. Он малышку к груди прижимает, прячет ее под своим плащом.

Наверное, ему такое мерзкое задание поручили, потому что он новенький. Мы крадемся за ним с пол-лиги, по узенькой тропке среди кустов. Тропинка не то чтобы очень заметная, но видно, что протоптана. И вдруг парень исчезает из виду.

Джек подносит к глазам дальнозор.

— Куда он подевался? — бормочет он. — Черт побери!

Мы бежим по полю и едва не падаем парню на голову. Он сидит на дне узкого овражка, положил малышку на колени. Мы с Джеком осторожно выглядываем из-за валуна. Младенец хнычет, но крутой откос звуки гасит. Тонтон шиму с себя размотал, умело заворачивает в нее девочку. Вообще-то ему такое запрещено. И огнестрел рядом лежит, на земле. Странно все это.

— Не смотри на меня так, — говорит он. — Я не виноват, что ты хворая, маленькая. А кто в этом виноват? Ты сама и виновата. Не захотела в мамкиной утробе остаться, поспешила на свет появиться. И ради чего? Вот и попала в переделку.

Разговаривает с малышкой, будто она его понимает. Обычный такой разговор. Видно, иначе он не может решиться ребенка оставить. Мы с Джеком переглядываемся. И тут, под ночным звездопадным небом, я внезапно понимаю, каким отцом Джек был для Грейси, такой же малютки. Вечно я забываю, что у него ребенок был. Наверное, для него все это очень тяжело.

— Ну ладно, пора, — говорит тонтон, берет малышку на руки и встает. — Надо найти для тебя местечко, где не дует. Простудишься еще. Вот тут, за камнями, видишь? — Он пристраивает девочку в расщелину среди валунов. — Вот и хорошо. Удобно тебе здесь? А теперь слушай меня внимательно. Не плачь и не хнычь. Нельзя, понимаешь? А то придет койот и… — Он вздыхает, шумно сглатывает. Потом выкарабкивается по другую сторону овражка и исчезает в ночи.

Мы с Джеком шепотом считаем до десяти. Джек встает, смотрит в дальнозор.

— Уходит, — говорит он.

— Жди меня здесь.

Я спускаюсь в овражек, стараюсь не шуметь, но мелкие камешки с шорохом сыплются из-под ног. Я замираю, гляжу вверх, на Джека. Он смотрит в дальнозор, потом кивает мне.

Младенец начинает хныкать. Я подбегаю, стараюсь вытащить малышку из расщелины. Ребенок сначала недовольно попискивает, потом заходится криком. Я не знаю, как с ней обращаться, боюсь поранить или еще что. Успокаиваю ее. Пальцы не слушаются. Шима тонтона за что-то уцепилась, я ее вытащить не могу.

Нерон кружит над головой, протяжно каркает. Ему не нравится детский плач. Меня он тоже тревожит — по-моему, он стал слабее. Или мне это чудится? Ребенка надо побыстрее вернуть Рэе.

Потихоньку вытягиваю шиму из расщелины, беру малышку на руки. Она невесомая, пеленки и то тяжелее. Поворачиваюсь, чтобы выбраться из овражка, и…

В двадцати шагах от меня стоит тонтон. Нацелил огнестрел прямо в сердце. Замечает мою татуировку на скуле и испуганно ахает. Ангел Смерти! Он пятится, но арбалета не опускает.

Надо же, так бесшумно ко мне подобрался, что я и не заметила. И Джек ничего не увидел и не услышал. А все потому, что овражек тонтону хорошо знаком.

— Я одна, — громко говорю я. — Безоружная.

Слышишь, Джек? Не высовывайся. Не лезь на рожон.

Парень удивленно пялится на меня, дышит часто. Он слышал, что призрак Ангела Смерти по Новому Эдему бродит, мстит за свою гибель.

— Ты не думай, я не призрак, — продолжаю я. — Я живая, настоящая. Вот, потрогай. — Я протягиваю ему руку. — Теплая.

Он делает шажок вперед, кончиками пальцев касается моей ладони. Кивает.

— Докажи, что безоружная, — велит он.

Я не отвожу глаз, двигаюсь медленно. Не хочу его спугнуть. Кладу малышку на землю, стягиваю куртку, бросаю ее на камни. Развожу руки и поворачиваюсь кругом.

Он подходит, обыскивает меня, огнестрела из рук не выпускает. Глядит со страхом, будто боится, что я обращусь в призрак. Лицо совсем мальчишеское, на щеках не щетина, а пух.