Игорь Ковальчук - Бессмертные

— Боюсь, теперь я тебе ничем не смогу помочь.

— Можешь, можешь! — истерически вскрикнула она — и тут же испуганно зажала себе рот. Оглянулась на дверь.

Несколько мгновений в камере царила полная тишина. Снаружи, в коридорах — тоже.

Руин протянул руку, осторожно взял сестру за пальцы, потянул к себе. Она присела на охапку соломы, прикрытую краем его плаща. К счастью, в момент ареста принц был в накидке. Он остерегался слишком близко подойти к Моргане, слишком крепко схватить ее — его жест был скорее похож на приглашение.

— Чем я могу помочь тебе, родная? — спросил он мягко.

При звуках его голоса у принцессы хлынули слезы. Она и теперь еще не могла поверить, что прошлое — такое неуютное, донимающее насмешками — безвозвратно осталось позади и больше никогда не вернется. Прежде такое постылое, теперь оно казалось ей сладостной сказкой. И почему все это случилось, почему? Да из-за нее самой — поняла девушка. Только из-за нее. Кто настоял на проведении магической операции? Ведь брат предупреждал, советовал подумать, объяснял, в чем опасность — а она не послушалась. Она хотела быть красивой — и получила в придачу к красоте все те неприятности, которые подстерегают красавиц в Провале и любом другом мире, где есть похотливые мужчины, достаточно сильные, чтоб справиться с кем угодно, и достаточно могущественные, чтоб плевать на закон. Да и какой Арман-Улл — сам себе закон.

Моргана плакала, не чувствуя никакого облегчения. Руин нежно гладил ее по голове, шептал какие-то успокаивающие слова, не имеющие ровно никакого значения — на девушку действовал только тон.

— Чем я могу помочь тебе, родная? — шепотом повторил он.

— Да, Руин… Да… Возьми меня. Ошеломленный принц несколько мгновений молчал.

— Куда взять, сестренка?

— Не куда, а как.

— Э-э… — протянул он, начиная смутно догадываться, о чем речь, но сам себе не веря. — Как?

— Ну обычно. Обычно… Возьми.

— Родная, о чем ты говоришь? Это же…

— Руин! — Она подняла залитое слезами лицо. — Ведь отец все равно сделает со мной все, что пожелает. Может, это произойдет уже сегодня. Может, завтра. Ты и сам понимаешь. И я понимаю. Я не хочу, чтоб он был у меня первым. Это немыслимо, чтоб он стал первым. Я не хочу в первый раз… так. Руин, я хочу, чтоб в первый раз это произошло у меня с кем-то, кого я люблю. И кто любит меня. — Немыслимо было смотреть ему в глаза, видеть это изумление и шок. Моргана опустила взгляд. — Руин… Ведь ты — любишь меня?

— Люблю.

— Пожалуйста… Я умоляю тебя…

— Успокойся, маленькая моя, — нежно произнес принц. Погладил ее но волосам, завивающимся у виска влажными колечками.

— Я не могу. — Она ревела уже почти в голос, но все еще старалась говорить шепотом. — Руин, ведь это так важно… для любой девушки. Пожалуйста…

— Успокойся.

Он видел, что сестра в истерике, на грани здраво го рассудка. Но спорить с ней было бы жестоко. Из глаз принцессы на него смотрел овеществленный страх, доходящий до того предела, когда о здравом уме уже нечего и рассуждать. Она едва держалась на грани и вот-вот могла сорваться с порога в бездну, в безумие. Брат чувствовал эту грань и понимал, что здесь он ничем ей не поможет. Можно было только успокоить. Хоть немножко.

— Успокойся.

— Руин, пожалуйста…

— Не плачь. Все будет хорошо.

Всхлипнув, Моргана схватилась за ворот плаща. Расстегнула, сбросила, вцепилась в застежки платья, но принц остановил ее. Осторожно взял за руки, опустил их. Он понимал, что любое неверное движение, любой жест и слишком решительное прикосновение испугают ее еще больше. Пугать и без того сходящую с ума от ужаса сестру не хотелось.

Он мягко коснулся ее волос. Никаких лишних чувств — он постарался выкинуть из головы все мысли и лишь любовался бликами света на ее темных, как вороново крыло, волосах, спадающих завитками и волнами. Черный каскад спутанных прядей оттенял мраморную белизну ее кожи. Ни следа румянца на щеках — Моргана походила на каменную статую. Неподвижная, она неотрывно смотрела в сторону, лишь слабое дыхание и полосы слез выдавали жизнь, наполнявшую ее тело.

Руин не спешил. Кончиками пальцев он обводил ее лоб, потом запустил ладонь в волосы и несколько мгновений наслаждался их тяжестью, шелковистостью и густотой. Там же пряталось и крохотное ухо с маленькой мочкой пока еще без дырочки, его он коснулся едва-едва, смахнул соленую капельку с подбородка. Подбородок, как и губы, у Морганы был точеный, изящный, безупречный. Ее совершенство вдохнуло в принца радость, которую способны порождать лишь подлинные произведения искусства или творения природы, но ни капли желания.

Да и о каком желании можно говорить в такую минуту?

Молодой маг старался не касаться ни плеч сестры, ни даже шеи — только лица, волос, заплаканных глаз. Расслабившаяся под его целомудренной лаской девушка закрыла глаза. Она и сама не заметила, как Руин расстегнул застежку, ослабил шнуровку и медленно спустил с плеч плотный бархат ее платья. Либо заметила, но ничем не дала понять этого. Быть может, так ей было легче.

Красота ее плеч и груди ослепили принца. Взгляд у него стал деловой, как всегда, когда он встречал что-то действительно прекрасное. Сосредоточенно, словно лепя статую, он опустил платье сестры до талии и мягко уложил ее на свой плащ. Девушку била мелкая дрожь то ли от страха, то ли от холода, царившего в каземате. Не касаясь нежной, матовой, сияющей, как жемчужина, кожи, Руин освободил сестру от одежды и лег рядом.

Лишь раз за все время она открыла глаза и встретилась с его взглядом — строгим и ясным. Этот взгляд говорил ей о мужестве, и она впитала его в себя, словно песок пустыни — пригоршню воды. Не легкость, не жажда — ее поддерживало странное состояние, которое можно описать лишь одним словом — парение. Ей казалось, что она не касается земли, не двигается, не существует, и ничего, происходящее с ней самой, не трогает ее и не имеет к ней отношения. Был только взгляд брата, серая бездна в осколках небесной синевы, взгляд человека, которого она любила искренне и полно, пусть никогда и не помышляла, что окажется с ним в таких отношениях, в которых брату и сестре быть не должно. Ее убаюкивали его спокойствие, его отрешенность.

Он не поцеловал ее ни разу. Ни разу не прошептал ни одного ласкового слова. Ничего, что могло бы напомнить ночь двух влюбленных, не случилось между ними, кроме, разве что, самого главного. И может быть, именно это протянуло Моргане руку сквозь тьму, которая окутала ее. Принцесса и сама не ощущала, что в ее душе возник и отвердел стальной стержень, который, конечно, вряд ли мог помочь справиться с ужасом перед отцом или любым другим мужчиной, но обещал в будущем стать лесенкой, по которой она со временем смогла бы выбраться из пропасти, куда ее столкнула судьба.