Татьяна Патрикова - Драконьи грезы разужного цвета

— Как я ему скажу, что масочник?

— Так же, как сказал мне.

— Ты другое дело.

— Почему?

— Потому что… там ситуация была, когда нельзя было не сказать, а тут…

— Так не говори. Скрывал же ты свой дар все это время, причем весьма успешно скрывал. Так что, вряд ли он поймет, если ты сам ему не скажешь.

— Я не могу. Не могу так, — в голосе шута появилась обреченность. Ставрас глубоко вздохнул и протянул к нему руку.

— Иди ко мне.

— Зачем? — а вот теперь вопрос прозвучал настороженно.

Лекарь усмехнулся.

— Не беспокойся, никаких непотребств. Просто погреться хочу, да и спать маленьким мальчикам давно пора.

— А взрослым дяденькам? — бирюзовые глаза шута хитро прищурились.

Ставрас так же хитро улыбнулся в ответ.

— А взрослым дядечкам спокойнее, когда некто очень беспокойный и создающий массу проблем, мирно сопит под боком, а не шастает неизвестно где.

— Я не собирался никуда отходить, — запротестовал шут.

Но лекарь перестал улыбаться, коротко вздохнул и повторил уже серьезно:

— Не важно. Просто иди сюда.

Шут взглянул на его протянутую руку исподлобья, но все же подошел и лег рядом с ним, лицом к огню. Ставрас подгреб его под себя, и задумчиво произнес:

— Почему ты боишься сказать ему? Страшно, что отвернется?

— Я не знаю. Просто, я так давно скрывал это в себе, что кажется странным делиться с кем-то, — отозвался шут отстраненно. — А знаешь, что самое смешное?

— Не знаю. Расскажи.

— Вот вы все рисуете масочников, как этаких монстров и все такое прочее, а мы… мы были самой обычной семьей. Нет, честно. Никто нас не воспитывал злодеями или еще кем, да и не были мы ими… по крайней мере, до посвящения, — последнее Шельм прошептал совсем беззвучно, но Ставрас все равно расслышал, не в звуках, в мыслях.

А потом мальчишка вытолкнул его из себя. Лекарь замер за его спиной, словно человек, внезапно наткнувшийся на стену. Но, опомнившись, резко прижал к себе так, что дыхание перехватило.

— Ставрас! — сдавленно возмутился шут, но тот уже зарылся куда-то ему в затылок и выдохнул.

— Не делай так больше.

— Я не хочу, чтобы ты видел! — запротестовал Шельм и резко оборвал себя на середине вдоха, почувствовав прикосновение губ к незащищенной коже шеи.

— Ты знаешь, что это считается невозможным, разорвать установленную запечатлением связь между драконом и человеком?

— Я не разрываю, я просто не хочу, чтобы ты смотрел сейчас.

— Почему? Не доверяешь?

— Нет. Доверяю, просто…

— Шельм?

— Это больно… — зашептал шут, и в его голосе зазвенели невыплаканные детские слезы. Лекарь сразу же разжал удушающие объятия, но мальчишка не отодвинулся, так и остался лежать, плотно прижавшись спиной к его груди, словно крадя удары сердца, словно заставляя свое собственное биться с ним в унисон. — Я не хочу вспоминать, — пробормотал он, сминая в пальцах край одеяла, на котором они оба лежали.

Ставрас выдохнул ему в волосы, щекоча дыханием, и так же тихо произнес:

— Не нужно, если не хочешь. Но больше не выталкивай меня так, это напрягает, знаешь ли. А я уже слишком стар для таких потрясений. Что будешь делать, если скончаюсь от инфаркта?

— Привяжу ниточки и буду дергать, чтобы шевелился и не вздумал концы отдать, надо же оправдывать свою маску, — хмыкнул Шельм.

Пальцы, стискивающие покрывало до побелевших костяшек разжались. Дыхание, сбившееся от неприкрытости чувств, начало выравниваться и он постепенно расслабился, снова доверчиво принимая тепло, которым делился с ним лекарь.

— Впусти меня, — прошептал Ставрас, опять зарывшись лицом ему в волосы. — Мне не нужна твоя память, сам расскажешь, если захочешь. Я просто хочу слышать тебя.

— Зачем?

— Мне так спокойнее.

И шут впустил, снова открывая ему доступ в свое сознание.

— Знаешь, это ужасно непривычно осознавать, что теперь все время под присмотром.

— Ничего, привыкнешь.

— А если не привыкну?

— А вот "если" быть не может.

— Почему это?

— Потому что ты сам с каждым днем все больше открываешься передо мной, Шельм Ландышфуки.

— Угу. Только ты передо мной открыться не спешишь.

— Откроюсь, не переживай. Чуть позже.

— А почему не сейчас?

— Еще не дорос, — отрезал Ставрас.

Шельм возмущенно засопел, но возникать на эту тему больше не стал. А потом, уже засыпая, все же пробормотал:

— А полетаем еще?

— Полетаем. Если ты заснешь, наконец.

— Да, сплю я, сплю…

Но полетать им опять не дали. Правда, виной всему был на этот раз вовсе не Веровек, сам подскочивший, словно ошпаренный, когда чуть в отдалении раздался мелодичный, совсем не волчий вой. Вот это-то и испугало, вынуждая волоски на коже встать дыбом, и проснуться, невзирая на усталость.

— Что это? — полушепотом выдавил из себя королевич, хватаясь за меч, который теперь всегда клал рядом с собой.

— Чумрики, — равнодушно отозвался Ставрас, но за меч хвататься не стал.

Шелест, стоящий у березы рядом с нервно прядущим ушами конем Веровека, покосился на него и фыркнул, словно насмехаясь над дичью, возомнившей себя хищником.

— Кто? — изумленно выдохнул Веровек, название живности ему показалось весьма глупым и каким-то даже безобидным.

— Большие луговые собачки, — пояснил вместо вставшего на ноги лекаря, шут, оставшийся сидеть на одеяле.

— И что?

— И то, что они размером со взрослого медведя, имеют на каждой лапе солидный набор когтей и, в отличие от своего полукрысиного прототипа, плотоядны.

— Так чего же ты сидишь тогда! — возмутился Веровек и словно в ответ вой повторился, но уже совсем близко.

— Жду, когда подойдут ближе, — каким-то до безобразия ровным голосом, произнес Шельм.

Веровек окончательно растерялся и, подойдя к лекарю, вопросительно заглянул в глаза.

— Не беспокойся. Если Шельм спокоен, значит, знает что делает.

— Ты в этом так уверен? — недоверчиво покосился на шута королевич.

— Уверен, — убежденно отозвался лекарь.

— Что нам делать, пока он тут медитирует?

— Уже ничего, — криво улыбнулся Ставрас.

И даже не отшатнулся в отличие от Веровека, когда прямо перед ними из темноты вынырнула оскаленная морда с жуткими саблевидными передними резцами. Зверь коротко рявкнул и всей тушей плюхнулся прямо под ноги лекаря, заискивающе завиляв лысым куцым хвостиком.

— Ну, вот видишь, — наставительно произнес лекарь, протягивая руку и, словно собаку, гладя предводителя чумриков по голове, покрытой темно-бурым мехом.