Ольга Романовская - Дама с единорогом

Он посмотрел вниз и с горькой усмешкой подметил:

— Сеньоры всегда слепы!

Робин с рождения служил Норинстанам, но, несмотря на все свои старания, так и не смог заслужить похвалы. Наблюдая за тем, как вертопрах Оливер крутится вокруг графа, он лишь хмурился, стараясь убедить себя в том, что его время ещё придёт. Но обида на сеньора постепенно росла, словно снежный ком; в его сердце закрадывался червь сомнения в том, что от Норинстана вообще можно ожидать справедливой награды по заслугам. Былая безоговорочная преданность постепенно исчезала, и с каждым днём Робин всё чаще задумывался над тем, стоит ли ему рисковать своей жизнью ради лишней кружки эля, ради человека, который не замечает и, более того, скорее всего, глубоко презирает его.

* * *

Робин выпил уже не первую кружку эля и пребывал в таком состоянии, когда человек уже не способен адекватно оценивать свои действия и близок к тому, чтобы захрапеть под каким-нибудь столом.

Обведя комнату мутным пьяным взором, стражник заметил Оливера, только что вошедшего в кухню с улицы.

— Хочешь чего-нибудь, Оливер? — подскочила к нему румяная кухарка. Она уже давно безуспешно строила оруженосцу глазки и вилась возле него, словно муха возле варенья. Все знали об этом, Робин тоже знал и даже временами посмеивался над слишком услужливой кухаркой.

Стражник проследил глазами за Оливером. Тот сел за стол почти напротив него и, снисходительно похлопав кухарку по заднему месту, потянулся за куском холодной баранины.

Робин впал в состояние полудрёмы, склонив голову над недопитой кружкой эля. Внезапно он вздрогнул и пристально уставился на оруженосца.

— И, знаешь, милая моя Кити, — долетел до него обрывок фразы Оливера, — я не испугался. Схватил я рогатину и, изловчившись, воткнул её прямо ему между глаз. А кабан-то был здоровенный!

— Брешешь — глухо пробормотал Робин.

— Что? — вздрогнул оруженосец и убрал руку с округлого бедра кухарки.

— Не мог ты убить кабана. Ты трус.

— Я трус? — улыбка медленно исчезла с его лица.

Стражник кивнул и, указав пальцем на Оливера, громко сказал, обращаясь ко всем присутствующим:

— На той неделе я сам видел, как мельник ни за что ни про что избил его, а он даже слова ему не сказал. Не сойти мне с этого места, коли я вру! Трус он, своей тени боится.

— Не бил меня мельник, вот ещё выдумал! — Оруженосец насупился и огляделся, желая найти в ком-нибудь поддержку. Но слуги, похоже, были склонны верить Робину, а не ему.

— Смотрите, он и хвост поджал! — присовокупив крепкое словцо, крикнул Робин и, шатаясь, встал из-за стола. — У меня давно руки чешутся проучить тебя. И деньги ему, и девочки ему! А мне что? Я ведь ради графа жизни не жалел, а он убил по пьяни человека — и оруженосец! А вот мы сейчас проверим, какой он у нас храбрец!

Он расхохотался прямо ему в лицо. Оливер побледнел, схватил со стола глиняную кружку и запустил ею в обидчика…

Граф спустился в большой зал и недовольно посмотрел на двух провинившихся слуг, понуро склонив головы, стоявших на коленях перед его креслом. Выглядели они неважно — лицо каждого хранило следы вчерашней драки — и, похоже, раскаивались в содеянном.

Норинстан откинулся на спинку кресла и с подчёркнутым безразличием в голосе спросил:

— Ну, и кто из вас это начал?

Оливер и Робин молчали. Роланд нахмурился и смерил их гневным взглядом:

— Говорите, не то хуже будет.

— Это Робин, милорд! — испуганно пробормотал оруженосец и, внезапно набравшись храбрости, поднял голову. — Он посмел худо отозваться обо мне, Вашем оруженосце и верном слуге, назвав меня трусом. Но ведь он, милорд, таким образом, задел и Вашу честь, посмев подвергнуть сомнению справедливость Вашего выбора. А, как всем известно, мудрость Ваша неоспорима, и сомнения в ней — тяжкий грех…

— Хватит! — резко оборвал поток его красноречия Норинстан. — Приговариваю твоего дружка к двадцати пяти ударам плетью. После пусть его подержат на солнышке до вечерни, чтобы хмель выветрился. А тебя, Оливер, присуждаю к семи крученым ударам плетьми.

— Меня плетьми? За что, милорд? — обиженно взвился оруженосец. — Я ведь дворянин, хоть и ненаследственный, и не позволю…

— Запомни, Оливер, — Роланд говорил медленно, всем своим видом выражая угрозу, — носить ли тебе меч, быть ли тебе дворянином, решать только мне. Ты, не помнящий имени своей матери, смеешь дерзить мне и ровнять себя со мной, чьи предки прославились в боях, когда твои и не думали рождаться?

— Вовсе нет, милорд, я не дерзаю сравнивать Вас со мной, но, происходя из рода Солсбери, я вправе требовать от Вас справедливости.

— Советую тебе забыть род твоей матери, он не принесёт тебе рыцарских шпор. И знаешь, почему? Потому что твой отец — конюх. Ты разозлил меня и за свой длинный язык отправишься в гости к крысам. Надеюсь это не ущемит твоего достоинства, — усмехнулся Норинстан. — А теперь пошли прочь. Оба!

Покончив с утомительной процедурой суда, граф ушел к себе. Размышляя над тем, как вернуть хорошее расположение духа, он послал Идваля за ловчим: Норинстан давно понял, что лучшее средство от хандры — единоборство с диким зверем, и он решил побаловать себя охотой на "чёрного зверя". Конечно, можно было взять любимого сокола и потравить с ним уток, но у него было не то настроение.

— На кого хочет охотиться сеньор граф? — Ловчий расплылся в подобострастной улыбке. — На оленя, зайца, кабана?

— На зайца охоться сам вместе со своими дружками! — нахмурился Роланд. — На кабана, конечно. И потрудись устроить всё честь по чести.

Слуга поклонился и поспешил заняться делом: он слишком хорошо знал нрав господина и то, что сейчас промедление смерти подобно. Так как своё дело ловчий знал великолепно, уже назавтра граф сел в седло и в сопровождении двух оруженосцев (Оливер по-прежнему был в опале), поскакал во главе кавалькады охотников.

Загоняли кабана. Собаки чуяли зверя и с хриплым лаем рвались вперёд. Один из следопытов радостно сообщил, что обнаружил следы кабана.

— Прекрасно! Похоже, Берта, для тебя сегодня будет работа, — граф похлопал по бокам свою любимую ищейку и, что-то прошептав ей на ухо, спустил. Оправдав его ожидания, она быстро взяла след и привела охотников к развороченной куче листьев. Сверкнули маленькие глазки; кабан с визгом выскочил из укрытия и чуть не вспорол брюхо ищейке. Зверь оказался на редкость крупным и сильным; без труда скинув с себя собак, он ринулся прочь, к полям.

Охотники рассыпались по лесу, стараясь не потерять удаляющийся лай собак; то здесь, то там раздавался гулкий голос охотничьего рога.