Дмитрий Емец - Светлые крылья для темного стража

— Ну Лизверь так Лизверь, — спокойно сказала Улита. — И что я теперь должна делать? Бегать с тряпкой и вытирать за этим зверьком пятна?

— Для начала не позволяй ему на тебя смотреть. Его сила — во взгляде. От него даже у меня нет блокировок, — посоветовал Арей.

— Понятное дело. Эй, крыса, тебе темные очки дать? — спросила Улита.

— Ыыгх! — проскрипел Лизверь, отворачиваясь.

— Что?

— Ыыгх!

— Сам такой, — сказала Улита.

Лизверь обиженно дернул задней рукой.

— Не удивляйся! Он не слишком разговорчив. Лизверь — дух первомрака. Он все прекрасно понимает, а вредит так просто блестяще, но вот с речью у него неважно, — пояснил Арей.

— Уэа, — просопел Лизверь и с невероятной медлительностью почесал ухо задней левой ладонью.

— «Уэа» — это «да». «Ыыгх» — «нет», — перевел Арей. — Запомнишь?

— Обожаю иностранные языки, в которых не больше двух слов. Они моя слабость. И что? Эта «ыыгхалка» останется озеленять канцелярию своим пометом? — обеспокоенно спросила Улита, ощущая в животе прежнее бульканье. Должно быть, Лизверь вновь ненароком взглянул на нее.

Арей покачал головой.

— Нет. Я потому и позвал тебя, что хотел посоветоваться. У Лизверя особое задание. Иди-ка сюда!

Мечник поднялся и подвел Улиту к окну.

— Этот приказ Лигула прибыл вместе с Лизверем! Запечатанным. Сам Лизверь его не видел, — негромко шепнул он, показывая Улите единственную, наискось листа написанную строку:

«Тайно подосл. к насл. мрк. Лиг.»

— Это к Прасковье, что ли? С чего бы это? — удивилась Улита.

Арей оскалился улыбкой.

— Вот и я поначалу задумался: зачем Лигулу вредить Прасковье? А потом сообразил. Лизверя посылали еще к Мефу! Но Лизверь по своему обыкновению задержался на несколько недель… Он, ты еще убедишься, редкостный тормоз.

— И что будем делать? Подошлем его вредить Мефу? — уточнила Улита.

Мечник помрачнел. Чувство долга вступило в его сознании в схватку с обычным недовольством главой Канцелярии и пало в неравном бою.

— Конечно, синьор помидор заслуживает серьезного наказания. Тем не менее я склонен считать, что наша обязанность не разводить самодеятельность, а буквально следовать приказам вышестоящего начальства, — произнес Арей подчеркнуто сухим голосом.

Мигом все поняв, Улита хихикнула, но тотчас застенчиво заслонила рот ладонью.

— И правильно! «Насл. мрк» так «насл. мрк», — сказала она.

Арей дернул головой, что означало кивок, и отошел к Лизверю.

— Приказ главы Канцелярии! Отправляешься к Прасковье и ее слуге — как его там! — и вредишь им! И еще одно: можешь не спешить.

Лизверь, казалось, несказанно удивился приказу не спешить. Обычно от него требовали сугубо противоположного, и все равно он вечно опаздывал. Улита услышала скрипучее «ыыгх», потом «уэа» — и медлительный дух первомрака исчез, оставив на память о себе зеленое пятно рекордных размеров.

Скрипнуло, жалуясь, кресло. Арей тяжело опустился в него и повернулся к Улите.

— Ну… говори! Что там с тобой такое в последние дни? Ненавижу лица, заспиртованные в тоске.

— Какая тоска, шеф? Для меня в жизни важнее всего простые желудочные радости! — с досадой сказала Улита.

Щеку Арея уколола сухая судорога.

— За вранье буду штрафовать. Скромный восточный штраф в размере одной отрубленной головы, — спокойно предупредил он.

Улита рассказала. Слова вырывались из ее груди толчками. Сухие глаза скользили по отвисшим, с желтыми пузырями воздуха, обоям. Она опять начала беспричинно ненавидеть Эссиорха, ненавидеть так сильно, до трясучки, что в раме жалобно задрожало стекло.

Арея любовная ссора Улиты почти не заинтересовала. Он давно привык к тому, что его секретарша устраивает себе такие встряски раза два в год. Для нее вдрызг поссориться с кем-то — все равно что выпить глоток воды. Нетерпеливо махнув рукой, чтобы остановить ее излияния, он принялся расспрашивать Улиту о том, каким образом у Мефа в руках оказался ее эйдос.

Об этом Улита ничего не знала.

— Сходи к Мефу! Поговори с ним! Мальчишка слишком много стал себе позволять! Передай, чтобы сидел тихо, или я рассержусь! Москва вообще-то моя территория, и кому здесь размахивать мечом, решаю только я, — приказал Арей, хмурясь.

Улита встала, энергично растирая лицо. Глаза так и остались сухими. Сезон слезных дождей уже закончился.

— Сама не пойду. Это сделает специально обученный человек, — увильнула Улита.

— Кто это у тебя специально обученный?

— Мошкин. А то сейчас суккубы припрутся, а он с ними работать не умеет. Чуть что — краской заливается. Робкий больно.

Улита вышла в приемную. Подозвала Мошкина, объяснила, что от него требуется, и отправила к Мефу. О том, где поселились Мефодий и Дафна, русский отдел мрака давно оповестили комиссионеры, гнездившиеся как в штукатурных, так и в нравственных щелях общежития озеленителей.

— Я их найду, да? — привычно засомневался Мошкин.

— Найдешь.

— А удобно вот так вот врываться без звонка?

— Удобно.

— А они не рассердятся, нет?

— Если ты сейчас же не исчезнешь — тогда рассержусь я! — не выдержала Улита.

Мошкин поместил на одну чашу весов Мефа и Дафну, а на другую — Улиту и мысленно определил, чей гнев весит больше. Кивнул, вспомнил о суккубах, которые сейчас припрутся в резиденцию, и, охотно выскользнув за дверь, очутился на Большой Дмитровке.

Погода была колеблющаяся и такая же до конца ни в чем не уверенная, как и сам Мошкин. «Не дождь, нет? Но и не солнце, нет?» — точно спрашивала она у самой себя, и то затягивалась тучами, то проглядывала неуверенными пятнами ясного неба.

Мошкин был уже на полпути к метро, когда увидел знакомое лицо, мелькнувшее в толпе, и память привычно выстрелила имя:

— Лариса!

Девушка нервно оглянулась на Мошкина, после короткого замешательства узнала его и остановилась. Не виделись они уже года три-четыре. С Ларисой Евгеша когда-то вместе ходил в Студию развития воображения. Там им давали всякие необычные задания. Однажды заставили представлять себя осенними листочками, которые падают с дерева. Один мальчик решил упасть с высокой ветки, залез на подоконник, неудачно упал, сломал ключицу и стал корчиться.

— Странный ты какой-то листочек! — задумчиво сказала руководильница студии. Она не сразу сообразила, что случилось.

Мошкин сам не понял, что заставило его окликнуть Ларису. Как девушка она никогда ему не нравилась. Маленькая, сдавленная, с неожиданно толстыми ногами и резким голосом. Это был тот случай, когда гадкий утенок превращается непосредственно в гадкую утку, таинственным образом минуя стадию прекрасного лебедя.