Дмитрий Минаев - Маленькая Миледи (СИ)

— Прошу, — высунулся он через несколько секунд, сделав приглашающий жест.

Я вошла. Нет, не так, не буду врать. Я вползла в это помещение, с трудом передвигая ноги. Не знаю насколько сильно дрожали мои коленки, но поверьте на слово, там было от чего. Потому что это была ПЫТОЧНАЯ!

Горящие факелы хорошо освещали комнату, бросая на окружающие предметы зловещие багровые отблески. Слева и справа находились какие-то мудрёные приспособления, но мне их не то что разглядывать, даже думать об их назначении не хотелось. Не в музее на экскурсии. Слева у стены лохматый бородатый мужик звероватого вида перебирал на столе какие-то железяки, быстро выхватил одну из них и сунул в жаровню. В комнате и так пованивало горелым, а тут потянуло так, что стало вообще не продохнуть. Горело МЯСО. ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ! Бр-р-р-р.

Вон даже средний из восседавшей за столом троицы поморщился. Самый высокий и тощий, с длинными вьющимися волосами до плеч, кажется каштановыми. Поди разбери в отблесках пламени. Очевидно волосы были предметом его гордости, так часто он их оглаживал. Покопалась в памяти Олы. Сколько та ни видела мужчин, у всех причёски были короткими. Но те, почти все, были военными. Может у гражданских по-другому?

По правую руку от тощего, то есть слева от меня, пристроился священник в багряной хламиде. Был он невысок, лыс и носат. И ещё — какой-то шибутной, постоянно что-то перебирал и перекладывал на столе, будто его руки жили своей собственной жизнью. По другую сторону уселся «колобок».

Перед столом со стороны «кругляша» был установлен пюпитр, за которым склонился ещё один служитель закона. Этому молодому парню, судя по находящимися у него под рукой письменным принадлежностям: листам бумаги, чернильнице и перьям, надлежало вести протокол. Среднего роста, белобрысый, прилизанный. Что ещё о нём можно сказать? Ага, сильно близорукий. Положив на стол бумагу, он согнулся над ней буквой зю.

— Проходи, дитя моё, не бойся, — прям-таки по-отечески пригласил меня длинный, пригладив тонкие аккуратные усики, а затем пройдясь ладонью по своей шевелюре, — Эрль подай-ка девочке сиденье.

«Кругляш» скривился, но послушно выполнил приказ. Я осторожно подошла на негнущихся ногах. Только бы не упасть на потеху публике. «Колобок» с кривой ухмылкой грохнул передо мной табурет. А что на нём блестит? Кровь! Вот же ж гнусный тип!

— Что вы стоите? — требовательно спросил длинноволосый.

— А нельзя ли что-нибудь постелить, а то кровь не высохла? — спросила я.

Надеюсь, мой голос несильно дрожал? Тощий сурово воззрился на едва успевшего сесть «кругляша». Тот мгновенно вскочил, метнулся к стене и тут же вернулся с кожаным фартуком, который небрежно швырнул на табурет.

— Спасибо, — поблагодарила я, неспеша расправила принесённую вещь и взгромоздилась сверху.

Потом пару минут четвёрка рассматривала меня, а я — их.

— Дознание ведёт мэтр Шаль, — наконец возвестил тощий, — ему помогают отец Лаурес и младший помощник Эрль. Запись производит младший писарь Раст. Рассматривается дело особы, называющей себя нэдиной Серебряной реки. Вы это подтверждаете? — начал он допрос.

— Что? — не поняла я.

— Что назвались нэдиной форпоста У-Серебряной-реки, — терпеливо пояснил дознаватель. Уж чего-чего, а терпения при его то работе ему было точно не занимать.

— А как же мне ещё себя называть? — удивилась я.

И понеслось. Мне задавали вопросы: как зовут, где родилась, где крестилась, кто родители. И так далее, и тому подобное. Я правдиво отвечала. Что мне скрывать? Я что, злоумышленник какой?

Через некоторое время дошла очередь и до обороны форпоста. Я почти без запинки рассказала свою версию происшедшего. Вроде, без сучка, без задоринки, вот только Лаурес во время моей речи постоянно посматривал себе на колени, будто у него там лежал детектор лжи. Уп-пс-с, а может действительно какой-нибудь «камень истины». Ола слышала о нём в сказках. Вот только правда это или вымысел?

— Нэдина! — священник оглянулся на дознавателя, — Нэдина, у вас есть с собой сильный артефакт?

— Не понимаю, о чём вы святой отец?

— У вас есть при себе некая реликвия, доставшаяся от отца или матери? — пришёл на помощь служителю культа Шаль.

Соврать? Наверное, не стоит. Но почему они не увидели кольца?

— Есть, — кивнула я.

— Дайте его сюда! — потребовал мэтр.

— А на каком основании?

— Нэдина, я прошу вас отдать кольцо, — сказал священник.

— Вы же понимаете, что мы легко можем забрать его у вас, — вторил ему дознаватель.

— Понимать то, я это понимаю, но вот имеете ли вы на это ПРАВО?

Препирательство было недолгим. Кольцо пришлось отдать.

Как там сказал кто-то из великих: «Нет ничего хуже, чем сила без правды и правда без силы». Кажется — так.

Сейчас сила была явно не на моей стороне. Единственное, что удалось, получить обещание, что кольцо мне непременно вернут, если не отыщут на нём следов Тьмы. Весьма туманная формулировка, хотя побожились оба. Причём, с лёгкостью. Точно, здесь подвох. Но в чём?

Обмозговать это мне, как следует, не удалось, потому что весь допрос завертелся по второму кругу. Якобы у них появились новые вопросы. Нет, явно у них что-то есть. Какой-то непонятный индикатор, который помогает определять правдивость ответов.

Не знаю, сколько времени из меня тянули жилы. Мне показалось, что целую вечность. Всё это так меня вымотало, что к концу допроса я была, как выжатый лимон. Даже не уверена, правильно ли отвечала, или уже несла невпопад всякую околесицу.

Когда поднималась по лестнице, меня шатало. Если бы не помощь писца… как его?.. А-а-а, Раста… которого отправили меня проводить… свалилась бы со ступенек, свернув шею. А так, кое-как доковыляла до своего узилища.

Сразу бухнулась на кровать. Сил моих хватило только на то, чтобы стянуть сапоги и платье. Натянула одеяло и провалилась в черноту небытия без всяких сновидений.

Проснулась я, когда уже было темно, точнее — ещё было темно. Потому что это было утро уже следующего дня. На столе меня ждал мой поздний ужин, или ранний завтрак: полкувшина воды и зачерствевшая краюшка чёрного хлеба. Чуть было не сказала ржаного. Нет тут ни ржи, ни пшеницы, но хлеб отличается. Более благородный белый — «для господ» делается из местной пшеницы — рэлы. Выращивали её на юге королевства. Можно было и у нас на севере, вот только и урожайность не та, и качество. Так что спрос на этот злак удовлетворялся за счёт поставок из вольных баронств, реже — из империи.

В наших краях лучше всего росла местная рожь — эрьмь. Вот из неё и пекли хлеб, что мне сейчас принесли — для простого люда — не белый, а тёмно-жёлтый.