Фрейлина. Предотвратить - Тамара Шатохина
Еще и вспомнилось, что Ольга была недовольна тесным неудобным домом, в котором они с Карлом жили, ожидая, пока достроят виллу Берг. Король не любил сына, так что вряд ли там что-то путевое.
- Как скажете, Фредерик.
- Вы не слишком расстроены? – еще поинтересовался он.
- Нет, что вы? Лишь бы уже не в гостях.
- В некотором роде, это опять в гостях – дом принадлежит короне. Но нам не придется тратиться на него.
- Это несомненно большой плюс, - уныло согласилась я.
Зачем нас приглашали на этот вечер – непонятно. Вопросов никаких не решили… Вильгельм хотел взглянуть на Фредерика? Удобнее было вызвать его да поговорить в неформальной обстановке, по-родственному. Хотел взглянуть на нас с ним? Глупо. Ясно же – даже если люди сговорились, то будут стоять на этом до конца. Демонстрировать, что живут, как кошка с собакой, точно не станут.
На следующий день закрутилось – доставили наши вещи из замка, а с ними большую корзину с яблоками и пастилу. Много пастилы…
Я с радостью вгрызлась в яблоко, с благодарностью вспоминая всех, кто остался в старом каменном доме. Даже слезы набежали - то ли соскучилась, то ли отозвались гормоны. Мама еще почему-то вспомнилась, Светка… слез прибавилось – точно гормоны.
В день нашего отъезда из дворца с утра подошел молодой мужчина лет двадцати пяти – медик. Дверь ему открыла Даша и, как положено, доложилась мне. Мы договорились встретиться в парке…
Собираясь на встречу, вначале я хотела пригласить и мужа – все равно придется рассказывать ему, так к чему лишняя говорильня? Но слуга сказал, что он отдыхает, так что вышла я одна.
Приятный парень в гражданском сюртуке явно старался выглядеть солиднее и старше – бакенбарды, бородка и усы с этим справлялись, но только если смотреть издали. Представился он, как Рудольф Шлёсс, учился мол у Йоханнеса Петера Мюллера. Я вежливо уточнила, где именно находится это достойное учебное учреждение… что ему, похоже, все обо мне и сказало. Пробормотав:
- Институт Фридриха-Вильгельма, - он достал из саквояжа блокнот и карандаш, собираясь, очевидно, записывать за мной. Оглянулся – куда присесть?
На скамью, куда еще? А писать на коленке. Расправив платье, присела и я. Заработала веером.
- Гер Шлёсс, вы получили какие-то конкретные распоряжения на мой счет? – кажется уже понимала я в чем дело.
Скорее всего, король все-таки говорил с кем-то из медиков, занимающих не самый простой пост. Что и логично в принципе. И понятно уже к чему привел разговор, если «перенимать опыт» ко мне прислали вчерашнего студента. Усмехнулась про себя - ну хоть что-то…
Вначале я изложила ему все так же, как и королю, опять же ссылаясь на Пирогова. Но сейчас говорила откровеннее, выспрашивала, втягивала в разговор и даже льстила, нахваливая работу медиков.
И заодно тихо офигевала по ходу дела.
Изъяснялся он, конечно, не так прямо и конкретно, но из ответов, вымученных мною, я поняла вот что:
Больничные палаты, как правило, были переполнены. Койки стояли очень тесно друг к другу, и рядом с выздоравливающими лежали умирающие. О регулярности уборки и проветривании мужчина ничего сказать не смог. В операционной, полагаю, было не чище, чем в палате…
В центре ее, как правило, стоял стол. Хирургические инструменты висели на стене, как у мясника. Отдельно стоял таз с водой для хирурга, чтобы он мог после операции вымыть окровавленные руки. До операции мыть их было бессмысленно — ведь они еще чистые. Вместо ваты здесь тоже применяли корпию — клубки ниток, вырванных из старого белья. Специальной медицинской одежды действительно еще не было, и я как-то… очень живо представила себе хирурга, с утра надевающего рабочий сюртук, запачканный кровью и гноем больных. Явно же сюртуки не менялись после каждой операции и вряд ли даже раз в день.
Смертность? Да, Рудольфу пришлось признать, что она высока – умирало больше половины пациентов. На вопрос «почему так происходит» он терпеливо молчал. Чтобы не нахамить, наверное.
- Очевидно, обтирая ланцеты об окровавленный сюртук и почесывая потом им головы, ваши хирурги думают – в чем же дело? Злой дух шалит, наверное, - заключила я.
Мужественный товарищ опять промолчал и даже улыбнулся шутке. Железные нервы. Ла-адно, раз уж его отдали мне на растерзание…
- Сейчас я расскажу вам, как именно обстоят дела в ваших больницах, гер Шлёсс… Даже если операция прошла успешно, через некоторое время больного начинает лихорадить, и он быстро умирает. Такая же горячка приключается у женщин после родов, не так ли? Но что самое странное - после родов в больнице. Те женщины, что рожают дома, умирают реже. Так что и не особо кто стремится попасть с этим в клиники – верный же путь к гибели.
- А вы идете путем Земмельвейса, фрау цу Гогенлоэ- Ингельфинген, - решительно отрезал и встал со скамьи мужчина: - Простите. И разрешите откланяться – наш разговор беспредметен, вы оттачиваете на мне свое остроумие и только.
- Ну как можно? - тихо возразила я, - приказ короля мы с вами обязаны выполнить, то есть – поговорить. Не отказывайте женщине в умной беседе, гер Шлёсс. Кто таков этот Земмельвейс? Назовите его полное имя.
- Игнац Земмельвейс. Работает в акушерской клинике Вены и страдает теми же… взглядами, что и ваш Пирогофф по-видимому. Смешон.
- По-видимому… очень смешон, раз о нем знают не только в Австрии, но и в Вюртемберге, - заметила я.
- Действительно, - согласился мой собеседник, - смешные слухи расходятся быстрее, да и это только между своими. Он требовал отстранить от клинической практики студентов, выдвигал сумасшедшие требования, называл коллег убийцами, тряс сравнительными таблицами… Закончит, полагаю, в психиатрической клинике. (*так и случилось)
- Он ведет медицинскую статистику смертности? - сообразила я, - и что с чем сравнивает?
- Смертность в разных клиниках, - нехотя согласился медик.
- Клиники одного профиля, полагаю. А… да – он же акушер. Но он как-то объяснил свои наблюдения, обобщил
