Артем Каменистый - Демоны Юга

— У меня есть кое-какие деньги…

— Которые ты украл у меня. Я, между прочим, это не забыл.

— Просто позаимствовал, и вообще, я ведь как-никак вор, чего же вы от меня хотели?

— Заткнись, а то ведь место для девятой веревки найти недолго. Потратить монеты мы всегда успеем, но здесь будем расплачиваться только расписками. И пусть хоть кто-нибудь из местных попробует этому не обрадоваться.

Талашая мы оставили в зарослях низких деревьев, напоминающих акации. Между стволами рос какой-то колючий бесполезный кустарник с ломкими ветками, забираться в их глубину без надобности никто бы не стал, а какая там может быть надобность? В общем, я был уверен, что муунт спокойно пролежит там лет сто, наткнуться на него можно лишь случайно.

Вроде все логично, но почему-то расчет не оправдался. Еще издали мы увидели, что в нужной нам роще местной акации бурлит нездоровое шевеление. Колючие кусты или вытоптаны, или вырублены, между деревьями разгорается пламя костров, вокруг огня суетятся многочисленные темнокожие фигурки.

— Туземцы, — доложил командир отделения, не забыв при этом презрительно сплюнуть.

Судя по цвету его кожи, как минимум бабушка капрала была местных кровей, но система расизма здесь столь запутанна, что полукровка может быть равным белым, а в некоторых случаях даже превосходить их по статусу.

Приглядевшись, я чуть не заорал во весь голос:

— Да эти обезьяны сжигают Талашая! Вперед!

Медлить и правда было нельзя. Не знаю, сможет ли муунт самостоятельно выйти из спячки при внешней угрозе, и узнавать это сейчас не хотелось. Кусты в роще исчезли не просто так: туземцы их вырубили, охапками веток обложили разбитый на сегменты диковинный шар со всех сторон и теперь пытались их поджечь. Хорошо, что топливу не дали высохнуть, так что огонь занимался неохотно.

Аборигены были так увлечены своим занятием, что опомнились, лишь когда всадники начали пробираться среди деревьев.

— Стоять! Стоять, черномазые свиньи! — рявкнул капрал.

При звуках его голоса почти все начали разбегаться в разные стороны, в том числе и на нас, но парочка-другая решили показать, насколько круты. Бабахнул древний мушкет, выплюнув клуб дыма, просвистела стрела, испуганно заржала раненая лошадь. В ответ затрещали винтовки, один туземец свалился замертво, другой начал кататься по земле с дикими воплями, пытаясь зажать фонтанирующую кровью рану на бедре.

На этом всякое сопротивление прекратилось, противники разбежались, солдаты перестали переводить бесценные патроны. Судя по относительно цивилизованной одежде на некоторых противниках и наличию пусть и старого, но огнестрельного оружия, мы столкнулись не с чистыми дикарями, а более-менее окультуренными аборигенами. Таких здесь, и не только здесь, все еще немало, несмотря на элементы геноцида, с которыми связано развитие провинции. Как правило, это самая бедная прослойка населения — вечные батраки на плантациях и ранчо, реже рыболовы, охотники и проводники. Многие, несмотря на внешнюю цивилизованность, чтят обычаи предков, то и дело, даже на западном побережье, случаются человеческие жертвоприношения, ведь духов положено ублажать кровью.

Чем им не понравился здоровенный шар в кустах — не представляю. Очень может быть, что тот рыбацкий лагерь, над которым мы пролетели перед посадкой, не был окончательно заброшен. Или кто-то, не имеющий к нему отношения, заметил дивное зрелище и сумел выследить, где именно мы оставили муунта. А там, как это у них принято, сбегал за шаманом, который ввиду хронического злоупотребления «огненной водой» на любые вопросы всегда отвечает одно: «Духи хотят, чтобы зло сгорело».

Костеря тупых туземцев последними словами, солдаты раскидали дымящиеся вязанки, после чего я без помех добрался до муунта и начал совать во все щели меж пластин сомкнувшегося панциря веточки рниша. Что-то вроде пищевой добавки и одновременно наркотика, который мгновенно выводит этих созданий из самой глубокой спячки.

Вот и сейчас дивная трава не подвела. Талашай еще не успел как следует расправить крылья, а лошади уже начали ржать так, будто их режут. Одна даже ухитрилась сбросить наездника, а ведь тут дилетантов не держат, все сидят в седле, будто приросшие. Пришлось отводить пугливых животных к опушке.

При благоприятных условиях муунт может лежать в спячке годами, после чего приходит в себя чуть ли не за пару секунд. Вот и сейчас не прошло и минуты, а Талашай уже сверлит меня влюбленным взглядом, насылая один образ за другим, и в каждом фигурирует лошадиное мясо во всех видах. Как всегда, голодный, ненасытная тварь, не зря кони его боятся.

Муунт может двигаться по земле с приличной скоростью, хоть выглядит это слегка нелепо — как спринтерский забег летучей мыши. Но зачем так издеваться, если на здоровье он не жалуется, и если не полон сил, то по крайней мере далеко не слаб.

— Я полечу сам, возвращайтесь без меня, — сказал я капралу.

Тот, не сводя с муунта испуганного взгляда, поспешно закивал:

— Это хорошо, а то лошадей невозможно успокоить.

Лошадкам можно только посочувствовать. Если бы на меня столь кошмарное чудище бросало голодные взгляды, я бы тоже ощущал немаленький душевный дискомфорт.

Жизнь в городах вроде Травра, как правило, скучна и бедна событиями. Но сегодняшний день стал исключением. Появление Грула и сопутствующая массовая казнь, само по себе, та еще сенсация, которую будут помнить веками, но я сумел добиться куда большего эффекта.

Ну, не совсем я, в основном Талашай постарался.

Мы подлетели как раз в тот неуловимый час, когда тропический день превращается в ночь. Как я уже неоднократно упоминал, сумерек, в привычном для нас смысле, не бывает, но какое-то светлое время, пусть и весьма короткое, после захода светила имеется. Так что я издали успел рассмотреть массу людей на площади. Грул согнал жителей и, запугивая их шеренгами солдат, доносит свои соображения по поводу нового порядка вообще и в городе в частности.

Полет на спине чуть ли не дракона, да еще без дождя и ледяного ветра, вызвал у меня ощущения, близкие к эйфории, и я не смог удержаться от мелкого хулиганства — устроил посадку прямо перед собравшимися.

Успех был хоть и сомнительный, но в грандиозности ему не откажешь. Все до единой лошади отреагировали на неожиданное появление летающего плотоядного желудка одинаково: перепугались до недержания. Кто-то из всадников слетел с седла, чья-то кобыла понеслась прочь, роняя пену из раззявленного рта, какая-то из горожанок, по-моему, слишком остро среагировала и решила устроить роды раньше времени — ее спешно понесли прочь. Шум поднялся такой, что пролети над головами реактивный лайнер, никто бы не услышал.