Pulp (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

Очень верная проверка — в настоящей схватке враг может появиться откуда угодно. А жизнь наёмника такова, что нынешний друг становится противником буквально в следующую секунду. И дело тут не только в предательстве. Не раз бывали случаи, когда командиров наёмничьих полков перекупали прямо в ходе конфликта и вчерашние товарищи оборачивали оружие друг против друга. Ничего личного — только деньги: кто больше платит, тот побеждает в войне. Наёмник верит тем, с кем служит вместе, и своему командиру. Простые максимы, понимание которых спасло не одну жизнь.

Я смотрел на дерущихся под струями дождя солдат. Среди них стоял не шелохнувшись Миллер. Искалеченный наставник был этаким центром бури, вокруг него схватки затихали сами собой. И задеть его опасались вовсе не из-за травм Миллера — он легко мог положить на лопатки любого из кандидатов, а то и двоих-троих сразу.

Курортное бунгало, где располагался вербовочный пункт, нещадно текло: на столе, полу, шкафу и даже на кровати стояли вёдра, чашки, стаканы и прочие ёмкости. Вот только заполнялись они дождевой водой так быстро, что молодой парень, ответственный за них, слишком быстро умаялся. Я махнул ему рукой, чтобы сидел вместе с начальником вербовочного пункта в самом сухом углу и не дёргался. Кофе он умел варить настолько хороший, что лишняя пара капель воды его не испортит. Да и бутерброды, которые я жевал, глядя, как молотят друг друга кандидаты, тоже.

Когда же на ногах остался только один из них, ведь в схватке всё так смешалось, что понять, кто твой товарищ, а кто враг, стало совсем невозможно, я вышел из бунгало. Пока шагал по ветхим ступенькам, гадая, какая из них подломится под моим весом, Миллер командовал валявшимся на песке бойцам:

— Встать! Построиться в три шеренги за моей спиной.

Побитые кандидаты кое-как поднимались на ноги. Иные помогали недавним противникам, кого-то вообще пришлось тащить на себе, чтобы он мог хоть как-то стоять.

Передо мной же замер по стойке смирно молодой парень с короткими тёмными волосами, подвязанными сбившимся в схватках чёрным платком. Лицо его было профессионально-сосредоточенным, и я знал, что уж он точно не пропустит моего удара.

— Позывной? — спросил я у него вместо того, чтобы с ходу врезать, как собирался.

— Чёрный Змей.

Ни на мгновение не расслабился — отличный кандидат.

Удар ногой в щиколотку не пропустил — слово «сават»[5] для него не пустой звук. Ответный удар я перехватил, поймав его за локоть, и швырнул на песок. Казалось, он у меня в руках. Я припал на колено, решив врезать для уверенности кулаком в грудь. Не в полную силу, просто для того, чтобы закрепить за собой победу. Вот только позывной Чёрный Змей получил не зря. Мой кулак врезался в мокрый песок, а он каким-то действительно змеиным движением ушёл от него, перекатился — и вот он уже на ногах. Я был на ногах одновременно с ним — и снова атаковал. Змей рванулся вперёд, перехватил моё предплечье, провёл правильный залом. Не обратив внимания на боль, прострелившую правую руку, я крутанулся на месте и впечатал локоть ему в лицо. Он отпустил мою руку и рухнул на песок. Наученный опытом, добить его я не пытался. Дал встать, заняв оборонительную позицию. Мы выждали несколько мгновений, и Чёрный Змей атаковал. Теперь уже я сократил дистанцию, перехватив его руки раньше, чем он успел схватить меня, дёрнул на себя, врезал коленом по рёбрам. Не задержавшись в клинче, швырнул обратно на песок.

— Неплохо для сосунка, — бросил я, протягивая руку.

— Неплохо для старика, — ответил он, принимая её.

Мы глядели друг другу в глаза. Оба ждали новой атаки, замаскированной под почти дружеский жест, и были готовы к ней. Оба обманулись в своих ожиданиях.

— С таким длинным языком тебе к Оцелоту, — бросил из-за спины Чёрного Змея Миллер.

Я оставил его разбираться с кандидатами и вернулся в бунгало. Там меня ждали сразу несколько не самых приятных сюрпризов. В чашку кофе, оставленную на подоконнике, натекло столько воды, что она уже лилась через край; недоеденный бутерброд больше походил на помои, какими и на фронте бы побрезговали (не в самое голодное время, конечно), но наиболее неприятными были новости от вернувшегося из города Оцелотти.

Тот выглядел прямо как промокший кот — волосы взъерошены, усов и бороды почти не видно, а с длинного плаща уже успела натечь довольно приличных размеров лужа, заметная даже на мокром полу бунгало.

— Местный альгвазил настаивает на том, чтобы ты приехал к нему, — сообщил Оцелотти. — Без этого отказывается отпускать парней из каталажки.

Остров, где находился вербовочный пункт, раньше был веспанской колонией, и с тех пор все должностные лица тут назывались на тамошний манер. За порядком, к примеру, приглядывали альгвазил и его небольшой отряд не то полиции, не то гвардии руководящего островом алькальда.

— Не позарился на взятку? — удивился я.

В скупости Оцелотти обвинять было бы глупо, я выделил ему неограниченную сумму для выкупа из местной тюрьмы двух десятков якобы надебоширивших в кабаке «солдат без границ».

— Тут что-то другое, — покачал головой Оцелотти. — Я только намекнул на деньги, а он принялся цитировать мне местное уложение о наказаниях. Хотел и меня к парням добавить, пришлось невзначай пристрелить муху, сидящую на стене за его спиной. Тогда у него и его головорезов поубавилось прыти. Но как бы то ни было, им нужен ты, командир.

Хуже новости быть не могло. Работать на местные власти в мои планы совершенно не входило.

Форт Наранья или Апельсиновый город, столица острова, где располагался вербовочный пункт моей армии, насчитывал чуть больше пяти тысяч человек. Прежде он был веспанским гарнизоном, однако во время Великой войны о нём позабыли, как и о множестве других не слишком значимых колоний в этой части Эрды. Здесь никто не боролся за независимость от метрополии, здешняя администрация просто вынуждена была выживать без указаний и какой-либо помощи и справилась с этим не так уж скверно. Может быть, алькальд, обладающий неограниченной властью на острове, нещадно эксплуатировал местное население, а порядок поддерживался головорезами альгвазила, вот только для тех самых местных ничего не изменилось. Им-то никакого дела нет, куда идут результаты их труда — в далёкую метрополию или оседают в карманах алькальда.

После прошедшего ливня Наранья выглядела даже прилично. Дождь смыл весь мусор улиц в океан, так что вечный смрад, висевший над ними днём, остался в прошлом. От порта, конечно, уже несло рыбой, но это мелочь в сравнении с обычной вонью.

Мы с Оцелотти катили по улицам городка в открытом автомобиле аришалийского производства. Их массово списывали в тамошней армии, заменяя более современными, и через посредников нам удалось купить большую партию по смехотворной цене. К ней, конечно, стоило добавить взятку, которую пришлось заплатить нужным людям, но даже так машины обошлись нам очень дёшево.

У ворот тюрьмы, где держали моих парней, нас уже ждал альгвазил. Толстый смуглый мужчина в возрасте, явно не без примеси крови гигантов. Всё в его облике было каким-то чрезмерным — выше среднего роста, со свисающим через ремень брюхом, зато при весьма впечатляющей мускулатуре рук. Мясистое лицо его было таким же — с тяжёлыми чертами и веками, почти закрывающими глаза. Казалось, что альгвазил постоянно дремлет, что неудивительно, ведь в городе уже царила удушающая жара. Словно и не лило как из ведра меньше часа назад.

— Вам не ко мне, сеньоры, — тут же вскинулся он, увидев наш автомобиль. — Езжайте сразу до дона алькальда, он желает видеть вас, сеньор командир.

Альгвазил махнул толстой, волосатой рукой в сторону возвышающегося на пригорке белоснежного особняка правителя города и всего острова.

Я кивнул Оцелотти, и тот вывернул руль нашего авто. До особняка алькальда ехать было меньше пяти минут.

Выстроенный на месте первого форта, оборонявшего остров от врагов Веспании, он сохранил немало черт изначального строения. Крепкую стену с вышками, где медные пушки заменили миномёты, а между зубцов через два-три торчали толстые кожухи пулемётов «Мартель». А вот сам дом уже был мало похож на тот донжон, где жили солдаты гарнизона. Два этажа, длинная открытая галерея, задний дворик с пальмами и лужайкой, на полив которых в день уходило столько пресной воды, сколько семья в трущобах Апельсинового города не выпивала за неделю. И обязательный крытый садик с беседками на крыше. Там-то и принял меня алькальд.