Царица Шаммурамат. Полёт голубки (СИ) - Львофф Юлия

Эрифа внутренне сжалась под пристальным взором всепонимающих всевидящих глаз жреца.

— Души людские для меня отнюдь не загадка, — продолжал Синит, — и я прекрасно вижу то, что происходит сейчас в твоём сердце, Эрифа. Ты жаждешь изгнания чужеземки, ибо боишься из-за неё потерять власть над сыном и лишиться его любви.

Эрифа покачала головой, не соглашаясь со словами жреца.

— Я всё же надеюсь, что её происхождение… — начала было она, но Синит перебил её.

— При чём тут её аккадское происхождение, если она обольстительно красива и искушает, точно Лилит! — воскликнул он.

При последнем слове, невольно вырвавшемся из уст жреца, Эрифа вздрогнула.

— Ты так легко произнёс имя богини, о которой сами аккадцы остерегаются вспоминать всуе, — проговорила она дрогнувшим от волнения и суеверного страха голосом. — И с нею, с этой роковой, внушающей ужас каждому набожному аккадцу, богиней ты сравнил девушку, которая хочет отнять у меня сына!

Синит не разделял её страхов и продолжал смотреть ей прямо в лицо. Его невозмутимость привела Эрифу в ещё большее негодование.

— Ты оправдываешь её? Ты уже не против того, чтобы она покинула нашу колонию как можно скорее? — вскричала женщина, заламывая руки. — О Владычица Сито, что сделалось с твоим лучшим служителем? Неужели и его сердце покорилось власти чужеземных богов?

Синит сделал протестующий жест рукой.

— Именно потому, что я всё так же непоколебим в своей вере, в своём служении великой богине наших предков, чужеземные боги, пусть даже самые зловещие и мстительные, не страшны мне, — в голосе жреца прозвучала такая твёрдая уверенность, что Эрифа сразу успокоилась и присмирела.

— Прости меня, мудрый Синит, — тихо проговорила она и в знак раскаяния склонила голову, — я была неправа.

— Но, скажи мне, чего же ты желаешь? О чём пришла молить Владычицу?

— Богам ведомо о нас, смертных, всё — им открыто и наше далёкое прошлое, и наше будущее, — Эрифа начала издалека, а потом, молитвенно протягивая к жрецу руки, страстно зашептала: — Ты говорил, что ничто не укрывается от твоего взора, ибо твоими глазами видят боги — ты их верный служитель. И твой отец, и твой дед, и все-все твои предки были жрецами Владычицы Сито, и кому же, как не тебе, о проницательный Синит, дано право зреть будущность сквозь покровы времени! Молю тебя, воспользуйся этим правом и открой мне грядущее, я должна его знать! Неизвестность невыносима для меня! Развей мои страхи и опасения, если они напрасны! Но я должна, я хочу знать, что будет с моим сыном, с моей семьёй, со всеми нами, наследниками древнего Крита!

Видя, что жрец стоит недвижим, Эрифа прибавила:

— Неужели мы, узнав, какая нам грозит беда, ничего не станем делать для того, чтобы предотвратить её?

— А если я прочитаю по знакам, данным мне свыше, что первой пострадает твоя семья, — наконец произнёс Синит, не сводя с лица женщины пристального взгляда, — что тогда ты станешь делать?

Эрифа вцепилась в него дрожащей рукой.

— Что я стану делать? — повторила она побелевшими губами.

— Да, что ты предпримешь после этого? — Жрец был настойчив.

— Для того, по чьей вине случится несчастье, я выпрошу смерть у справедливых богов! — ответила Эрифа; весь вид женщины свидетельствовал о её страшном волнении. — И если мне не поможет Божественная мать, я призову беспощадных Эриний!

Какое-то время Синит раздумывал, затем, ничего не говоря, подошёл к алтарю и взял массивную золотую чашу. Медленно, со знанием дела, жрец налил в неё кровь жертвенного животного, из длинногорлого сосуда добавил бесцветной жидкости и всё это смешал с другой, золотисто-медовой, остро пахнущей. Он долго взбалтывал полученную смесь и при этом повторял слова не то молитвы, не то заклинания.

Замерев, точно статуя, Эрифа молча следила за его движениями.

Перед тем, как вылить жидкую смесь в пузатый стеклянный сосуд, жрец капнул туда несколько капель оливкового масла, хранившегося ещё со времён первых поселенцев и освящённого на земле Крита. Затем он добавил туда же нечто, по цвету напоминавшее красное вино. Продолжая бормотать, Синит наблюдал за тем, как стеклянный сосуд туманится внутри, точно набухая облаками, которые, клубясь и сгущаясь, опускаются ниже, до самого дна.

Тихий возглас удивления вырвался из груди Эрифы. Как только облака внутри сосуда полностью осели, он вдруг чудесным образом ожил: сначала проступили тени, затем, колеблясь и сменяя друг друга, появились удивительные фигурки. Разгорячённому воображению Эрифы чудились в этих фигурках то очертания знакомых домов, то знакомые лица. Она хотела сказать об этом Синиту, но сдержалась, боясь нарушить столь важный ритуал таинства.

— Если богиня, которую в этой стране чтут превыше всего, появится верхом на льве, то многим и многим народам не миновать гибели, — заговорил жрец, глядя на стенки сосуда. — Будущее сомкнётся с прошлым уже в настоящем… Ужасная, ужасная судьба! Однако вот они почти рядом, вот встретились, слились воедино — о диво дивное! Но что это за чёрные пятна вокруг? Они как будто выслеживают, подстерегают… И один образ тускнеет, расплывается, но другой, о, другой вспыхивает дрожащим розовым пламенем… Только ведь этого не было в прошлый раз!

Возбуждение захлестнуло жреца; глаза его лихорадочно блестели, лицо разрумянилось.

Эрифа, не понимая смысла его слов, рождённых из смутных образов, насторожилась и затаила дыхание.

— Но что это? — внезапно побледнев, пробормотал Синит.

Клубы внутри сосуда окрасились в кроваво-алый цвет, затем краски поблекли, очертания смылись — и всё заволокла тусклая, безжизненно серая мгла.

— Стало быть, близко к свершению пророчество жрецов Фестского храма! — воскликнул Синит. — А мы будем по милости божьей его свидетелями! Или, может, его виновниками…

— Помилуй, мудрейший Синит, о чём ты говоришь? — Эрифа схватила жреца за обе руки и заглянула в его затуманенные глаза.

— Приходилось ли тебе в снах или, может, в неких видениях встречаться с богиней верхом на льве? — вдруг спросил жрец, и его взгляд мгновенно прояснился.

— Нет, не приходилось, — ответила Эрифа, мотнув головой.

— А вот я её видел, — после этих слов Синит вручил онемевшей от удивления женщине сосуд с говорящей образами смесью.

Затем он медленно отошёл от алтаря и, вскинув голову, продолжил:

— Твоё материнское чутьё не обмануло тебя, Эрифа. Ты стойко выдержала испытание, которому я, прости, только что подверг тебя. Теперь ты точно знаешь, что чужеземка не только твоя соперница, ибо пытается завладеть твоим сыном — она также приманка для всякого зла. И пока она остаётся среди нас, всем нам угрожает опасность. Какая именно, я ещё не знаю и, клянусь Владычицей Сито, долго не хотел бы об этом знать. Но я давно говорил, что чужеземцам нет места среди критян… Твоя семья, бедная моя Эрифа, приютила незнакомку, радушно уступила ей место в доме, и вы же первыми пострадаете из-за этого…

— О! — только и произнесла Эрифа и крепче сжала в руках стеклянный сосуд.

— Никто из вас не сумел разглядеть богиню, стоящую на льве, которая, согласно древнему преданию, несёт гибель тем, кто её принимает, — вёл дальше жрец, и его лицо становилось хмурым и замкнутым. — Таков её рок и таков рок признающих её…

— Да разве ж эта девушка богиня? — пролепетала Эрифа, совершенно сбитая с толку странными и пугающими речами Синита.

— О нет, конечно, нет! Но у неё есть знак этой богини…

— Золотая подвеска, — прошептала Эрифа, не то вопрошая, не то утверждая.

В ту же минуту стеклянный сосуд для гаданий выскользнул из её рук и, ударившись о каменные плиты храма, разбился на сотни мелких осколков.

Глава 9. Признание

В то время, как Эрифа молилась в храме Владычицы Сито, или, как её ещё называли, Пасифаи-Деметры, её сын Каданор сидел рядом с Ану-син на крыше самого высокого в критской колонии дома. Отсюда был хорошо виден Сиппар, и, казалось, будто опущенные вниз ноги юноши и девушки окунаются в серые каменные воды города.