Ксения Баштовая - Пыль дорог

— О, это была печальная история о любви и ненависти, отваге и предательстве.

— Вот только не надо пересказывать мне содержание своих баллад, — недовольно скривился мошенник. — Коротко и по теме, пожалуйста!

— Если коротко и по теме, — ухмыльнулся менестрель, — я поведал о том, как злобный коварный и ужасный темный эльф вырезал по пьяни половину табора.

— Ты с ума сошел? — выдохнул потрясенный мошенник. — Ты вообще думаешь, что говоришь?

Менестрель усмехнулся:

— Зато теперь я точно знаю, что Остан, эта бездарность, сюда еще не приходил — это ж его баллада, я ее всего лишь в прозе пересказал.

— Знаешь что? — не выдержал шулер.

— Что?

— Ты — идиот!

Найрид, успевший за время разговора набрать охапку хвороста, только хмыкнул:

— И это вместо благодарности?

— А что ты хочешь? — поморщился эльф, потирая ноющие ребра. — Благодаря тебе я теперь уже никогда не смогу прийти в Септиан.

Музыкант, ломая тонкие ветки, насмешливо фыркнул:

— По-твоему, если бы тебя повесили, ты мог бы заглядывать сюда каждый день?

Не дождавшись ответа, он принялся рыться в кошельке на поясе, выискивая огниво.

Еще несколько минут прошло в гробовом молчании — и рядом со спутниками разгорелся небольшой костерок. Каренс вздохнул и протянул ладони к огню: есть хотелось дико, но не просить же, в самом деле, у Найрида — и так из беды вытащил.

— Голоден? — тихо поинтересовался менестрель, подтягивая к себе брошенную возле гитары сумку.

— А есть что-нибудь? — оживился джокер.

Найрид вытащил из сумы еду, оставшуюся с позавчерашнего дня: запастись провизией в Септиане не было никакой возможности. Кусок хлеба да фляжка родниковой воды — вот и все, что составило ужин. Да и тем пришлось поделиться.

Перекусив, мошенник благодарно кивнул Найриду и снова поморщился: ребра болели так, что хотелось выть в полный голос.

Менестрель как раз прятал в сумке недопитую флягу:

— Что случилось?

— Да так, — скривился Каренс, — ничего особенного. Со стражниками плотно пообщался.

— А лечить тебя, конечно, мне! — засмеялся менестрель, вытаскивая из кошелька на поясе небольшой флакончик. — Нет, сперва тебя спаси, потом накорми, потом вылечи — знал бы, что так дорого обойдешься, задержался бы до утра, а потом распродал висельника на реагенты алхимикам!

Мошенник, в очередной раз скривившись, подхватил переброшенный пузырек в воздухе и, раскупорив, поинтересовался:

— И с чего это ты такой добрый? И спас, и помог — я тебя прям не узнаю!

Светло-зеленый дымок, выскользнувший из флакончика, застыл удивленным вопросительным знаком.

— Ну, — хмыкнул менестрель, — если я скажу, что мы вместе выросли и я тебя пожалел, ты наверняка не поверишь. Что бы придумать? О, идея! Ты мне на день рождения, когда мне исполнилось пять лет, конфету подарил, вот я и расплачиваюсь.

— Надо же, — задумчиво прищурился эльф, наблюдая, как дымок, определившись наконец с пациентом, скользнул к нему в рукав. — Такая помощь за какую-то конфету, да еще надкусанную. Надо было две подарить. Глядишь, еще бы чем помог.

Найрид усмехнулся и внезапно вспомнил:

— Стоп! Я ж тогда с тобой рассчитался! На стреме постоял, когда ты яблоки из сада тырил. Значит, конфета не пойдет.

— Как придумаешь новую версию, скажешь, — ухмыльнулся мошенник, поудобнее устраиваясь на расстеленном плаще. Конденсированное заклинание начинало работать, и боль медленно покидала измученное тело.

Менестрель тоже лег и, уже закрыв глаза, услышал сквозь сон:

— Совсем забыл: спасибо.

Утро встретило Каренса пинком под ребра. Причем пинком весьма ощутимым. Мошенник подскочил на месте и, резко усевшись, принялся озираться по сторонам. В голове крутилось нездоровое подозрение, что септианская стража передумала и решила-таки его выловить.

Какого же было удивление, когда, продрав глаза, шулер разглядел, что рядом с ним стоит всего-навсего нагло ухмыляющийся менестрель.

— И?.. — мрачно поинтересовался мошенник, вновь ложась на землю и переворачиваясь со спины на бок. — Это вместо доброго утра?

— А тебе не понравилось? — хмыкнул менестрель. — Могу повторить, может, тогда проникнешься.

— Да иди ты, — отмахнулся мошенник, переворачиваясь на другой бок.

Менестрель вытряхнул на угли, оставшиеся от костра, последние капли из фляги: насколько он помнил, в нескольких часах хода от места ночевки протекал небольшой ручеек. А к полудню можно и до следующего города дойти.

— Я-то пойду, — рассмеялся он. — А ты здесь останешься?

— Не понял? — Каренс резко сел. — Что значит «останешься»?

— То и значит. Я дальше иду. Хочешь — оставайся.

— Джальдэ![5]

— Это ты обо мне? — не удержался от подколки Найрид. Мошенник гордо промолчал.

Ближе к полудню в ворота вольного Тиима вошли двое мужчин. Один точно был темным эльфом, о расовой принадлежности второго могли, пожалуй, поведать лишь его родители.

Вошли они в город вместе, но шагов через десять расстались: менестрель направился к дверям расположенной у самых стен города таверны — в помещении проще играть, чем на улице, — ну а мошенник, махнув на прощание рукой, скрылся в кривых закоулках. Каждого ждала своя работа.

Колок на пятой струне плохо держал натяжение: по-хорошему, его уже месяца три как стоило поменять, но то руки не доходили, то какие-нибудь проблемы на голову сваливались — вон как вчера. Так что даже сейчас менестрелю было не до починки. Держится — и ладно, а как отломается окончательно, так и поменяем. Пока же надо лишь изредка подстраивать.

Хвала всем богам, на этот раз капризный инструмент решил не показывать свой норов: настройка струн практически не сбивалась, и крутить колки барду пришлось два раза за все выступление. Поэтому перерывов между песнями практически не было, а стало быть, и заработал менестрель порядочно.

Что еще радовало, за ночлег платить не пришлось: посетители, привлеченные игрой менестреля, тратили денег больше, чем обычно, а потому внакладе не остался не только бродячий музыкант, но и хозяин заведения.

Сильно ныли натертые струнами за день пальцы. Менестрель устало вздохнул и, отставив в сторону уже ненужный инструмент, обессиленно повалился на кровать в небольшом номере на втором этаже. Двери он не запирал принципиально. Смысл? Воровать все равно нечего. Все, что есть, — гитара да горсть заработанных монет, и хорошо еще, если там наберется пара-тройка злотых. Заберут воры деньги — не страшно. А гитара — никто в здравом уме и не подумает ее украсть! Корпус поцарапан, полировка давно стерлась, на грифе не хватает пары порожков. Другое дело — звучание. Но чтобы понять это, надо самому быть музыкантом.