Далия Трускиновская - Несусветный эскадрон

Надо отдать Мачу должное – вообще-то он иногда думал о своих умных братцах. Но, проповедуя в окрестностях свободу, напрочь позабыл о собственном семействе. Свобода – это было прекрасно! А семейство, в особенности братья, было чересчур привычно и вовсе ни к чему посреди всей этой великолепной суматохи.

К тому же, Мач, как третий отцовский сын, не мог рассчитывать на большое наследство. И это тоже не способствовало большой любви к старшим братьям.

– Что мы теперь делать будем? – продолжала яростная мать. – Отец у нас сейчас – не работник. А рожь убирать? Мартиньш в имение уйдет, ему припас нужно дать…

– Опять в имение? – удивился Мач. Ему, бедолаге, трудно было усвоить, что после всех страстных речей, песен, беготни, народного гвалта и потасовок опять приходится брать в руки косу, вилы, или что там по погоде полагается…

– Ты что, забыл – долг за нами! Еды в доме – хорошо коли на два дня.

– А мешок с крупой?

Четвертая оплеуха прояснила судьбу мешка с крупой. А рука у мамы была тяжелая.

Мач присел на корточки, держась руками за щеки.

– Поросят прямо здесь зарезали. Овец и коров увели – но старостина Гриета прибегала, сказала – они на дворе у старосты, можно будет откупиться. Все из-за тебя! Только Кранцис с Инцисом уцелели.

– Главное – едоки живы, – мрачновато пошутил Мач, но тут-то мать и разрыдалась.

– Ну, что еще случилось? И где братцы? Что с дедом?

– Дед?.. В бане дед… – сквозь слезы произнесла мать.

– Что же он среди недели в баню забрался? – уже почти понимая, что случилось, но не желая верить, спросил Мач.

– Как хоронить будем – не представляю! – воскликнула мать. – Пастору за каждое слово плати! Каспар с Петерисом пропали, никто ничего понять не может – пруссаки их что ли увели? Рекрутами?

Мачатынь совершенно растерялся. События развивались совсем не так, как он предполагал, вдохновленный две недели назад вольнолюбивыми речами примерещившегося ему пасторского кучера.

С одной стороны, исчезновение братьев наводило на боевые мысли – из того поместья, где Мач позавчера проповедовал свободу, несколько парней ушли в лес. Время летнее, жаркое – лучше отсидеться под елкой, чем угодить с подводой и лошадью на воинскую службу к пруссакам. В этом была своя опасность – если все же поймают, не миновать порки… Но какое-то сложное чувство подсказывало Мачу, что его умные братья нашли способ оказаться в безопасности.

И опять же, после всей суеты последних дней он смотрел на братьев несколько свысока, поскольку он хоть словесно, а сражался за свободу, они же были где-то далеко, и чем занимались – непонятно. Даже малость обидно сделалось Мачу – для кого он за свободу-то боролся?.. Он даже подумал – рано или поздно ее добиться все же удастся, так нужно придумать какой-нибудь закон, чтобы не вопившие перед воротами баронских усадеб братцы имели поменьше прав и на землю, и на скот… включая и их, братцев, потомство… до седьмого колена, как говорит в таких случаях господин пастор…

– А тут еще и ты совсем с ума спятил! – завершила мать обзор ситуации. – Хоть бы какая от тебя польза, так нет – одни неприятности! Ведь из-за тебя к нам к первым они приходили! Из-за тебя все забрали!..

– Денег я немного раздобыл! – вспомнил наконец парень. – Возьми… чтобы деда…

Не больно много, пять рублей дал ему Сергей Петрович. И для пастора это – на один кус, но все же…

Мать быстро взяла протянутые монетки.

– А теперь – живо за дело! – приказала она. – Сперва – дверь навесить на хлев. Овец и коров я уж как-нибудь вымолю, уговорюсь со старостой… И со двора – ни ногой!

– Нужно еще немного подождать, – сказал Мач. – Просто это не те к нам пришли, кого мы ждали. Понимаешь, сперва пришли пруссаки. А потом придут французы, и уж они дадут нам свободу! И землю поделят! Как у литовцев!

– Что-о? – мать замахнулась, но Мачу и четырех полученных оплеух с лихвой хватило, он успел отскочить. – Ты и мне будешь толковать про литовцев? А знаешь ли, что нам сказал вчера господин пастор? Пришла бумага из Митавы, и он ее вслух читал. Бумага подписана важным господином, генералом… генералом… Ну, который там у них главный. Называется – про-кла-мандия… кла-матия?.. Половину не понять, а вторая половина такая – если кто перестанет на барщину выходить, будет господам и старостам сопротивляться, того солдаты накажут. Это они умеют, черт бы их взял… А приказать выпороть может любой их военный!

Мач вздохнул. Что-то не ладилось в Курляндии со свободой…

– И тот военный господин, что в баронской усадьбе гостил, сказал то же самое, – добавила мать. – Наши женщины к нему побежали, чтобы солдат унял. Перепугали они нас – все в черном, и лошади черные, и на шапках хвосты какие-то до задницы! А он велел передать, что если господин барон будет нами недоволен, то мы вообще пожалеем, что на свет родились.

– Выходит, поладил он с нашим бароном… – потерянно заметил Мач. – Наверно, его там как лучшего гостя приняли.

– Еще бы! Маде, судомойка, выбегала, рассказала соседской Гриете, что на обед подавали! Прямо рождественский обед закатили. А на ночь…

Тут мать, на минутку позабыв про все свои беды, фыркнула.

– … на ночь он в корчму удрал! – уж совсем веселым голосом сообщила она. – Буянил там со своими, черными… с чертями черными… И чего они там только не натворили! Всю ночь корчма гудела, как будто в ней сам нечистый поселился. Утром… да, вчера утром они и ушли. Одни – в сторону Митавы, другие погнали скот во-он туда, а их главный отправился в сторону Закюмуйжи.

– Та-ак… – протянул Мач, уже кое-что прикидывая в уме. – Стало быть, главный и велел выпороть отца?

– Не знаю я, кто велел его выпороть… – нахмурилась мать. – Но что он велел пороть всякого, кто только будет сопротивляться этим проклятым пруссакам, я уверена.

– Не скажешь ли, как он выглядел?

– Да как русские военные господа – в мундире, с саблей, в треугольной шапке, на груди всякие штуки блестят…

– Ну, мамушка, на войне половина военных господ в треугольных шапках! Какой он на вид? Высокий, низкий, молодой, старый?

– Невысокий, на старосту Андрея похож, только бритый… – стала вспоминать мать. – Лицо полное, с виду приятное… Лет, наверно, сорок… Да откуда мне знать, я его не крестила!

– Хорошо… – пробормотал Мач. – Далеко он уехать не мог… Значит не будет у нас теперь на Рождество ветчины? Значит и деда хоронить не на что было бы? Ну, пруссаки чертовы…

– Ты что затеял? – насторожилась мать. – Не пущу! Мало нам досталось?

– Звали меня бить пруссаков, а я, дурак, отказался! Думал – они люди! А они?!. Пистолеты Сергею Петровичу отдал, дурак! – завопил Мач. – Вот уж точно – третий отцовский сын!