Алиса Акай - Иногда оно светится (СИ)

— Будем через часа три! — крикнул я чтобы заглушить гудение палубы и шум моря.

— Хорошо, — ответил он себе под нос. Но я почему-то услышал это отчетливо. Тогда еще успел подумать — может, потому и услышал, что он этого хотел?..

…раньше я также вел свой штурмовик. Тяжелая машина бесшумно неслась, разрезая перед собой, как волны, плотные слои облаков, рассыпающиеся белой крошкой. Перед моим лицом светились перекрестья в визоре, багрово-алые круги перетекали один в другой, подсвечивая цели. Я несся над землей как бесплотный дух, невидимый призрак. Под моими крыльями продолговатыми тенями повисла смерть, ждущая своего часа прочертить полосы вниз. Я вел эту смерть осторожными легкими движениями, чувствовал ее также отчетливо, как если бы держал в руках. Я весь был скоростью, импульсом, пронзающим пространство, я был продолжением металла. В моих жилах текло топливо, от моего кипящего дыхания дрожало небо. В такие минуты не было никакого Линуса ван-Ворта, я был частью одного большого организма, гораздо более сложного, чем любое из существ которое способен породить Космос. Я был самым опасным хищником из всех, которые когда либо жили. Хищником из металла, огромной черной тенью, которая обрушивается внезапно и сжигает все своим огненным взглядом. Я был почти богом. Я танцевал в бездонных пространствах атмосфер, чей воздух никогда не вдыхал. Я был частицей мерзлых космических глубин.

Предупреждающий писк визира. Я управляю не руками, мои руки, мое тело — это металл. Я сам — смертоносный кусок металла. Я качаю крыльями и послушная птица падает вниз, пробивая облака. Ее падение невозможно остановить, ни одна сила во Вселенной не способна отменить предопределенное. Мое дыхание может испепелять, там, куда я гляжу, земля превращается в стекло. Самый опасный хищник. Единый организм, подчиненный лишь моим и ничьим больше мыслям.

Круги в визоре начинают пульсировать, но я все вижу и без них. Я меняю курс, заставляю себя скользить вниз все быстрее и быстрее. Грудь сжимает перегрузками, но я не замечаю этого. Одно движение, одна мысль, одна секунда…

Земля подо мной, блеклое лоскутное одеяло, прикрытое саваном низких облаков, вдруг превращается в бурлящий хаос красок. Всех мыслимых красок на свете, от кипящего алого до тех оттенков, которые невозможно разглядеть человеческими глазами. Но глаза, которые сейчас смотрят в визор, не человеческие.

Я вывожу штурмовик из пикирования, подо мной гудит земля, вспаханная гигантским огненным плугом, то, что когда-то было землей. Я не задерживаюсь ни мгновения. Рывок — и я ухожу вверх, стремительно, гибко, движение, непосильное ни одному живому существу. Атмосфера ревет, раздираемая в клочья. Я вижу, как краснеют, раскаляясь, мои крылья. Я чувствую жар, не только порожденный мной, испепеляющий жар, пирующий сейчас далеко внизу, я чувствую жар самой планеты.

А потом белесая пелена растворяется и сквозь нее я начинаю видеть звезды. Латунные гвоздики, вбитые в небо. Их блеск начинает слепить глаза, но я смотрю на них и улыбаюсь. Я вырываюсь на свободу, туда, где за мной не угнаться ветру, где движение — это смысл жизни, а бесконечность — это сама жизнь. Я несусь сквозь Космос, внутри его извечного тела, все еще раскаленная точка, оставляющая за собой невидимый простым глазом след…

…Котенок смотрел на меня, широко открыв глаза. Он даже забыл про буруны под бортом.

— Э… Что? — спросил я, щурясь. Ладони вдруг оказались взмокшими, штурвал в них — просто штурвалом. Дерево скользило в руках.

— Ничего, — он отвернулся.

Забылся. Просто забылся.

Я вытащил сигарету, осторожно прикурил. На всякий случай сбросил скорость сразу процентов на тридцать, «Мурена», недовольно вздрогнув, бросила неудержимый карьер, пошла плавнее. Она все еще была стремительной, но теперь эта стремительность была спокойной, выверенной, без надрыва. Я чувствовал, что ей такой темп не по нраву, как и я, она любила танцевать на волнах, стремительно, как будто заходила на цель. Ей тоже не хватало этой сумасшедшей пляски, когда горизонт сперва дрожит, а потом превращается в размытую полосу. Но она была мирным кораблем и никогда не видела того, что видел я. Но ей бы это понравилось, я знаю.

— Хочешь повести корабль? — вдруг спросил я. Не то чтоб спросил, я это услышал, а потом с опозданием сообразил, что произнесли это мои собственные губы. Может, это тот второй Линус, постепенно отбирает у меня контроль над телом?..

Котенок настороженно глянул на штурвал, дернул плечами.

— Ну! Давай! Это не так уж и сложно. Иди сюда!

— Нет.

— Ты попробуй.

Он медленно, очень медленно поднялся, подошел ко мне. Медленно, словно вытягивал ноги из трясины. Я шагнул в сторону, удерживая штурвал одной рукой, освобождая ему место.

— Мне это не нужно.

— Ничего, я тоже не всегда делаю то, что мне нужно… Видишь, вот штурвал. Ты когда-нибудь пилотировал судно?

У него дрогнул уголок рта.

— Легкий скайдер.

— С тремя двигателями? Двухтонку?

— Угу.

— Ну и хорошо. Там в чем-то похоже… Смотри, я поворачиваю штурвал… — я повернул его медленно сперва в одну сторону, потом в другую. Удивленная «Мурена» послушно сменила курс, — А корабль его слушается. Видишь? Смотри. Все просто.

— Угу, — опять сказал он.

— Тут пульт управления двигателем, но он тебе пока не нужен. Давай руки сюда.

Он глубоко вздохнул и медленно, очень медленно протянул к штурвалу правую руку ладонью вниз.

— Слушай, ты ведь не в огонь их ложишь! Давай сюда! Обе, да… Вот так, смотри.

Я показал ему, как ложить руки. Он сделал также, но лишь дождавшись, когда я уберу свои.

— Вот! Отлично, давай… Крути его.

Он аккуратно потянул штурвал вправо, «Мурена» немного изменила курс. Потом он бросил ее влево, уже резче, сильным движением. И она опять послушалась. Закусив губу, он впился взглядом в море, стиснув штурвал так, что костяшки пальцев стали похожи на маленькие белые камешки. Лоб росой усеяли мелкие капельки пота.

— Ну-ну, — постарался пошутить я, — Не надо его душить. Просто научись чувствовать корабль. Научишься чувствовать — он станет тебе как второе тело, ты будешь управлять им не думая, как управляешь своими руками и ногами.

— Тяжело.

— Ничуть, это с непривычки так кажется. Вот так можно менять скорость. Шкалу видишь? Идем на пятидесяти процентах. Уменьшить?

— Больше.

— Еще быстрее?

— Да.

Он смотрел на море немигающим взглядом.

— Ну давай.

Я довел скорость до шестидесяти пяти процентов. Котенок немного расслабил руки, отодвинулся от штурвала. Но хватка у него была такая, что окажись штурвал из чего помягче — уже рассыпался бы в труху. Маневрировал он неловко, но сноровка появлялась быстро, он уже не рвал штурвал, а проворачивал сильными размеренными движениями. В его возрасте все дается легко, ему бы пару месяцев походить на «Мурене» рулевым — уже будет выжимать из старушки больше, чем я.