Марина Дяченко - Авантюрист

– Ретано… Ты все видишь во мне какого-то обманщика и злодея. Я же сказал: сниму! Сниму с тебя приговор, можешь забыть о Судье уже сейчас…

– Так и избавь меня СЕЙЧАС! К чему эти разговоры, язык охота почесать?!

– Фу, какой ты грубый, Ретано, – с отвращением пробормотал Чонотакс. Прошествовал через всю комнату к окну, отогрел круглую бойницу в заиндевевшем стекле, уставился в далекую даль; взгляд у господина мага был такой отрешенный, как будто там, над ясным морозным горизонтом, проплывали сейчас светлые воспоминания о его первой любви.

– Приступай, – сказал я кротко. – Выполняй обещание.

Черно Да Скоро вздохнул. Провел ладонью по голому черепу; странно, что ничем не согретая башка господина мага до сих пор не покрылась изморозью.

– Видишь ли, Ретано… Дело в том, что я продолжаю нуждаться в твоей помощи. Вспомни, как мы договаривались, – «услуга за услугу»… Я прошу тебя – потерпи, помоги мне еще чуть-чуть, тебе это нетрудно, зато я буду обязан по гроб…

Он говорил не оборачиваясь. Буднично, словно советуясь со мной по поводу погоды.

Я прямо-таки физически ощутил, как по клинку моей шпаги бегут холодные мурашки.

– То есть как? – спросил я страшным голосом. – Вы ОТКАЗЫВАЕТЕСЬ признать условия сделки… выполненными?

– Они выполнены не до конца. – Черно наконец-то оторвался от созерцания и обернулся ко мне. По выражению черных глаз нельзя было понять, издевается он или просит прощения.

Моя шпага вылезает из ножен почти бесшумно. Одно движение – и острие уперлось Чонотаксу в горло. Чуть ниже подбородка.

Еще никто на свете не вызывал во мне такой ненависти.

– С-скотина… Обманщик. Тебе придется выполнить обещание, или…

По клинку фамильной шпаги побежала крупная мутная слеза. Будто капля воска по тельцу свечки; позабыв закрыть рот, я смотрел, как тает мое оружие. Будто воск. Сталь оплывает, клинок укорачивается, мутные капли падают на пол, кап, кап…

На самом деле все произошло мгновенно. Моя шпага стекла на пол, и упавшие капли сложились в рисунок, какой-то цветок вроде хризантемы, и я еще целую секунду смотрел на этот цветок, сжимая в руке странно легкий эфес.

– Ретано, – сказал Чонотакс почти что жалобно. – Зачем ты такой нервный, я же говорю с тобой как с другом…

Я запустил в него эфесом. Промахнулся с трех шагов; жалобно брякнув о стену, огрызок фамильной шпаги проскакал по комнате из угла в угол.

– Ретано, все или еще что-нибудь?!

Так не бывает.

Я могу преспокойно драться один против двух десятков, но бритая бестия с черными узкими глазами, вызывающе спокойная бестия едва не свела меня с ума.

Ярость моя была как смоляная яма, разверзшаяся вдруг под ногами. Еще минута – и я ухнул бы туда с шумом и плеском, с ревом уязвленной гордости, отчаянно и безвозвратно. И в сладостном процессе мести превратился бы в беснующуюся, брызжущую слюной, бессильно кидающуюся обезьяну. Возможно, я взялся бы душить господина мага, или бросать в него мебелью, или бить ногами; вероятно, я позабавил бы Чонотакса Оро. И еще вероятнее – потом, не переживя позора, повесился бы на первом суку.

Я чудом сдержался.

Я горжусь собой – я сдержался; под взглядом черных, малость сумасшедших глаз вернулся в кресло. Сел и закинул ногу на подлокотник, хотя мышцы были как деревянные.

– Ретано… Имей терпение. Я сделаю все, что обещал… чуть позже. И чем охотнее ты станешь мне помогать, тем скорее произойдет это освобождение… Понимаешь?

– Шантажист, – сказал я сквозь зубы. – Ты…

Я сроду не боялся магов, никаких. Более того – для моего дела требовался именно сильный маг, я еще, помнится, радовался любому доказательству Чонотаксовой состоятельности… А теперь у меня впервые возникла мысль, что, возможно, мне вообще не следовало переступать порог этого дома.

Мысль показалась мне унизительной, и, стирая саму память о ней, я издевательски усмехнулся:

– Горами двигаем? На ярмарку, зарабатывать – не пробовал? Нет?

Черно не обиделся. Пробормотал без улыбки, как-то даже грустно:

– Горами… А ты как думал, Ретано? Ты вот ездил-мотался, много нашел охотников твой Приговор отменять? В очередь, поди, становились?

Я отвел глаза.

Он был прав. Ни одна скотина не взялась; а были ведь, как тот старичок на болоте, вполне приличные маги…

Я вспомнил, как радостно таскал чужие кошельки амнистированный Кливи Мельничонок. У нас с ним разные приговоры – но Судья-то один и тот же!..

– Ты, значит, у нас особенный, – процедил я, глядя в сторону. – Маг из Магов Чонотакс… Прямо-таки воплощение великого Дамира. Да?

– Какая разница, ЧЬЕ именно воплощение, – рассеянно вздохнул Черно, и от этих его слов мне почему-то сделалось не по себе.

Короткий зимний день подходил к концу. Белый матовый свет понемногу наливался красным – завтра будет ветрено, и ветер будет обжигать…

Холод, которого я до сих пор не замечал, внезапно подступил со всех сторон, пробрался под одежду, залез в сапоги; мне захотелось взяться руками за плечи, но я удержался. То был бы жест, выдающий слабость.

– Ретано… Ты сказал Алане, что золото ржавеет?

Я поднял голову. Некоторое время смотрел господину магу в глаза, потом отвернулся снова:

– Иди… к псам. Хватит, комедия закончена. Я тебе служить не стану, жалею только… что девчонку в это дело втравил. Ну да ничего, молодая вдовушка… снова замуж выйдет. Будь здоров, Чонотакс Оро. Счастливо оставаться.

И, ощущая странное облегчение, поднялся и вышел.

До замка я добрался уже в полной темноте. Итер встретил меня на пороге, и с первого же взгляда на его вытянувшуюся физиономию стало ясно, что умереть спокойно мне не дадут.

– Госпожа Алана… Она… еще как вы ушли, солнышко было… прогуляться… в рощу… Отчего не прогуляться?! Час нету… Два нету… Я мальчишек послал… следы, говорят, ейные через рощу да на дорогу, а там полозья… потеряли, короче. Я уж и в поселок… посылал… нету, как языком слизали…

Алана.

Усталость надавила, навалилась, вжала в землю, кажется, даже следы мои на снегу сделались глубже. Волоча ноги, я вернулся к конюшне, тяжело взобрался в седло и поскакал в поселок.

Сколько там кабаков? Два? А в соседнем поселке? А притоны, о которых я ничего не знаю?..

Вот как, я обидел Алану. Дважды подряд обидел, оба раза страдала память о ее драгоценном брате, неудивительно, если в первом же трактире я обнаружу пятнадцатилетнюю женушку пьяную как сапожник…

Привязывать буду, подумал я, ожесточенно нахлестывая лошадь. От меня не убежишь… на цепь посажу. Узнает, каково… позорить имя Рекотарсов…

А позору не оберешься. Здесь не город; здесь только один господин Рекотарс на всю округу, и в кабаке, где пьянствует нежная госпожа, наверняка уже собрались зеваки…