Андрей Мартьянов - Наследник

— Кетиль эйнн, Кетиль твейр, Кетиль трир...

— А-а! Ясно! Сколько мне лет? — Славик подобрал сухую ветку березы и наломал на двадцать семь кусочков. Выложил на тропинке в три ряда, два по десять и еще семь. — Считай, я еще маленький!

— Альдинн, — припечатал Славика Кетиль. — Взрослый человек. Рёрику-конунгу и того меньше! Ты сильный, это видно, но ты не воин. Кто ты на самом деле? Жрец?

— Эк эм Слейф.

Кетиль машинально сплюнул и сразу извинился — плевок в сторону, даже невольный, может обидеть человека. Слейф смущенно заулыбался и снова пожал плечами. Балбес.

По расчетам Славика они отошли от города километра на четыре, углубившись в смешанный лес — березняк сменил золотисто-изумрудный сосновый бор, река Волхов оставалась по левую руку.

— Леса тут нехорошие, — сказал Кетиль. — Злые. Но когда приходишь к богам, бояться нечего. Рёрик говорил, будто ты знался с Трюггви-годи, а он недобрых людей чуял за тысячу шагов — получается, тебе можно показать изваяния духов Асгарда. Божий круг словинов в другом месте, севернее — конунг ходит отдать требы словинским богам, это их земля, они называют ее Латока.

Вот даже как? Выходит, понятие «Ладога» здесь хорошо известно, но Кетиль подразумевает фюльк, сушу, а не огромное озеро. Как же оно называлось в прошлом?

Скандинавы обустроили свое капище давным-давно, не меньше полусотни зим назад — когда самые решительные и смелые мореходы начали разведывать восточные речные пути. Кто именно основал Альдейгьюборг история умалчивает, но скорее всего даны и норвежцы встретили на месте будущего города деревню кривичей, рыболовов и охотников, обитавших в этих местах спокон веку.

Славяне против соседства с пришельцами из-за моря явно не возражали — во-первых, кривичи могли постоять за себя, а во-вторых, окажись люди с севера излишне наглыми и агрессивными, колонизировать земли приильменья и приладожья никогда бы не получилось. Наоборот, серьезные морские торговцы предпочитали относиться к местным доброжелательно и вовсю помогали отбиваться от налетов дружин, занимавшихся откровенным разбоем.

Доверие между славянами и норманнами постепенно укреплялось и наконец Ладога, или же Альдейгьюборг, стала родным домом для представителей самых разных племен — Славик подумал о том, что понятия «глобализация» и «мультикультурность» актуальны не только для XXI века, правда в древности взаимопроникновение культур и смешение народов шли более цивилизовано, что ли? Да-да, цивилизовано, никакой ошибки: процесс движется медленно, со взаимным уважением и без политкорректной навязчивости! «Понаехавшим» в Ладоге симпатизируют, чужеземцы строят город, защищают его, преумножают богатство! А главное — ценят свое и чужое право жить по обычаям предков.

— Тихо! — Кетиль поднял руку и замер на полушаге. Осторожно развязал ремешки у гарды меча, подобрался, сделался неуловимо опасным. — Плохой запах... Слейф, держись у меня за спиной. Идем очень тихо...

Славик и сам почувствовал, что ароматы лесных трав, грибов и влаги перебиваются неприятной вонью, хорошо знакомой любому человеку с медицинским образованием: душок разложения. С чего вдруг Кетиль взялся за оружие? Скорее всего, в зарослях издох кабан или другой лесной зверь, задравший оленя медведь оставил подгнивать тушу...

Кетиль разительно изменился: только что дан был весел и говорлив, шел вразвалочку, а теперь больше напоминал, не человека, а хищную лесную кошку: ступал мягко будто рысь, ни единого лишнего движения, перемещался будто тень. Славик шагнул вперед и немедленно наступил на сухую ветку — под подошвой громко хрустнуло.

Божий круг открылся неожиданно — капище устроили в светлом распадке, наверняка подходящее место выбирали долго: на южной стороне березняк, с севера густой темно-зеленый ельник, а дальше к западу начинается величественная дубовая роща, могучие столетние деревья. Контраст очень хорошо заметен и действительно производит внушительное впечатление — полоса салатово-изумрудных березовых крон и белые стволы, напротив густой малахит хвои, в центре узловатые бурые столпы неохватных дубов и лиственное облако нависающее над треугольной поляной. Никакому раскрученному дизайнеру не снилось — природа создала это чудо без вмешательства человека.

Капище смотрелось здесь вполне органично, норманны поняли: в чащобе когда-то побывал один из богов, рассекший мир на три оттенка — холод Полуночи, ласковая приветливость Полудня и величественность Заката. Вырезанных из бревен идолов — каждый высотой в два человеческих роста, — выставили надлежаще: по кромке ельника могучие Асы, рядом с березами дарующие жизнь Ваны, а на острие клина возвышается грандиозный столб с четырьмя ликами, обращенными по сторонам света. Один, Тор, Бальдр и Хёймдалль. У подножия — наполовину вросший в землю гигантский валун сопоставимый по размерам с Гром-камнем, на котором стоит Медный всадник.

Очень впечатляет. Храм под открытым небом. Возникает чувство благоговения, как в настоящей церкви, только куполом является небесный свод, а стенами — живые деревья. Скандинавы не только помнят о богах далекой родины, но и знают, как их порадовать.

Однако, радости сейчас не было: мертвечиной тянуло от капища и это было не жертвенное животное, погибшее под ножом годи на священном камне.

— Огради Тор своим громомечущим молотом, — потерянным голосом проговорил Кетиль. — Вот куда подевались Харальд из Лунда и его братья... Ушли четвертого дня и сгинули, люди думали, отправились на долгую охоту. Что же делается, потомство целой семьи вырезали, жена есть только у Харальда, на сносях — ведьма Торунн сказала, что родится девочка...

— Что? — невпопад спросил Славик по-русски. Он сам был потрясен увиденным. — Торунн хверр?

— Молчи. Ничего не говори. Уходим отсюда. Быстро. Надо рассказать Рёрику.

Норманны не зря втихомолку поговаривали о том, что земли к западу от Альдейгьюборга «испорчены» — свидетельств и недобрых знамений хватало с избытком, корабельщики с опытом старались не останавливаться на ночевки по берегам реки, связывающей Восточное (или, как говорили в приладожье «Варяжское») море и Нево-озеро, только на островах: каждому известно, нечисть не способна перебраться через текущую воду.

В том, что в лесах завелась именно нечисть, не сомневался никто — начиная от словинских и датских жрецов, заканчивая самым бедным рыбаком: и прежде-то в чащобах было небезопасно, теперь же стало совсем плохо. Зверь уходит, черного лесного быка — тура, в окрестностях города ныне не встретишь, становится все меньше кабанов, благородного оленя не видели с прошлого лета.