Ник Перумов - Адамант Хенны

Они настолько осмелели, что даже развели костер. Рагнур выудил из недр седельной сумки чертеж харадских земель:

— Мы сейчас, скорее всего, здесь… Удачно, скакали-то мало что не наугад… Застав поблизости нет. На рассвете двинемся к северу.

Фолко кивнул. Его мысли уже занимало другое: они оказались на дальнем Юге. Не удастся ли отсюда магией эльфийского перстня дотянуться до источника неведомого пламени?

Эовин, устав распекать гномов, тихонько устроилась возле огня, не сводя с хоббита внимательного взгляда.

Сосредоточившись, Фолко смотрел на дивный камень. Мысли послушно уходили; мотылек в перстне оживал, готовясь вырваться на свободу…

Но едва хоббит поднял взгляд — как в зрачки ударил обжигающий поток яростного пламени. Фолко едва не закричал от боли — чувство было такое, словно он смотрит на солнце широко раскрытыми глазами, смотрит — не в силах зажмуриться…

Вмешалась его собственная воля: это ведь не солнце, сказал он сам себе, превозмогая боль. Ты должен бороться и выстоять. Иначе… Может, все окажется еще хуже, чем с Олмером.

Огонь был близок. Фолко ощущал его полыхающее сердце, что билось мерными тяжелыми ударами. Билось на земле…

Да, да, на земле — потому что сквозь пелену невольных слез Фолко видел неясные очертания каких-то гор, холмов, долин; лишенные цвета, они казались песчано-серыми в яростном белом огне. Не морок, не обманный мираж — а настоящая, грубая земная твердь.

Огонь жег, казалось, самую его душу, навсегда, намертво вплавляясь в нее. Боль в обожженных глазах становилась все сильнее, все труднее и труднее становилось терпеть ее — а вдобавок вдруг заныл старый ожог на левой руке, — ожог, оставленный на память темным Кольцом Олмера. Боль в руке заставила хоббита вернуться назад, в обыденный мир, где над головой сверкали яркие южные звезды, где вокруг расстилалась ночь и, точно соревнуясь друг с другом, неумолчно орали местные кузнечики.

Фолко окончательно пришел в себя, кто-то изо всех сил тряс его за плечи.

— А… Эовин, оставь! — выдавил Фолко. — Я в порядке!..

— Да он же бледен как смерть! — выкрикнула девушка куда-то себе за спину, обращаясь, очевидно, к гномам.

— Да ничего, ничего, оклемается! — пробасил Торин. — Это он специально…

— Хлебнуть ему вот этого дай, — раздался голос Малыша, и возле губ Фолко оказалось горлышко фляги.

Хоббит хлебнул — терпкое, ароматное вино, одному Малышу ведомыми путями добытое в Умбаре и, похоже, гондорское довоенной закладки. Что теперь на месте тех виноградников, лучше и не вспоминать…

Фолко сел, протер слезящиеся глаза. Боль в руке постепенно утихла, и это было самым весомым доказательством того, что все привидившееся ему — не горячечный бред.

Сидя рядом на корточках, гномы пристально взирали на хоббита.

— Ты… что-то… видел? — запинаясь, выговорил Торин.

— Видел, — вздохнул Фолко — глаза слезились немилосердно, все казалось туманным и нерезким. — Видел и… похоже… знаю, где искать этот огонь.

— Как?! — разом воскликнули Торин и Малыш. — Знаешь, где искать?!

Эовин недоумевающе глядела то на одного, то на другого. Рагнура всякие там огни и прочая чепуха не занимали вовсе — и кхандец даже не прислушивался к разговору спутников. Сидел, вострил саблю…

— Да… еще южнее Харада. Там горы… очень высокие… и как будто бы море неподалеку, — припомнил хоббит, с усилием извлекая из памяти опаленный белым пламенем серый берег; рядом тяжело плескались такие же серые, безжизненные волны, словно и не вода это вовсе, а какая-то ядовитая слизь…

— Горы? Южнее Харада? — встрепенулся Рагнур, разобрав последние слова Фолко. — Есть такие! Мы их Хребтом Скелетов зовем. Там в незапамятные времена какая-то бойня случилась… Кто, с кем, для чего — один Морской Отец ведает, если, конечно, в те края хоть раз заглядывал.

— А почему Скелетов? — полюбопытствовал хоббит.

— Так ведь там костяков этих валяется — видимо-невидимо. Целые орды, верно, полегли. И оружия много — старого, очень старого. Оно и понятно — в пустыне железо ржавеет медленно, не то что у нас, на море…

— Горы… — задумчиво протянул Фолко. — А за горами…

— А за горами — река Каменка… И Нардоз — наш Нардоз. Стоит… вернее, стоял. — Кхандец сжал кулаки. — Еще южнее — Молчаливые Скалы… И — Дальний Юг.

— Перьерукие! — выдохнул хоббит. — Это их владения…

Рагнур кивнул:

— Тан рассказывал мне — перед тем, как послать к вам… Говорил — вы видели пленника тана Вингетора?

— Угу, — отозвался Торин.

— И что — действительно перьерукий?

— Самый что ни на есть расперьерукистый перьерукий! — уверил кхандца Малыш. — Ну, конечно, перья у него не как у орлов Манве… но тоже есть.

Вождь, говорят…

— Чудеса, да и только. — Проводник развел руками. — С такими мы еще не дрались… но это даже и к лучшему! Интереснее будет…

Для Рагнура война все еще была забавой, смертельной и кровавой игрой, в которой ставка — смерть, и это лишь подогревает азарт воина…

— Ну, нам пока не к перьеруким — а в Умбар, — заметил Малыш. — Или кое-кто уже собрался к этим, как их. Горам Скелетов? — проницательно добавил он, окинув внимательным взглядом лица Торина и Фолко.

— Не забывай, для чего мы отправились сюда, — напомнил другу хоббит.

— Превеликий Дьюрин! — застонал Малыш, обхватив голову руками. — И за что только — неужто за одну невинную любовь к пиву! — ты послал мне этих безумцев в друзья и спутники? Они вечно лезут в самое удобное для потери голов место — и мне приходится, хочешь не хочешь, тащиться следом, потому что должен же быть с ними хоть один здравомыслящий тангар!

— Ну-ну! — Торин только отмахнулся, давно привыкнув к причудам сородича.

— Кто-то должен помочь Эовин добраться до Умбара, — непререкаемо заявил Фолко. — И слушать ничего не хочу! Один раз ее уже украли… не хватало, чтобы теперь просто убили, если нас таки нагонят! Слышите, вы, тангары?!

— Я не пойду! — Эовин вскинулась разъяренной кошкой. — Ни за что!..

— А как ты себе это мыслишь, друг хоббит? — невинным голосом поинтересовался Торин, с преувеличенным интересом рассматривая лезвие своего топора. — Что один из нас бросит остальных и потащится в Умбар? А там будет попивать себе пивко в местных тавернах — прескверное, надо сказать, его и пивком-то назвать нельзя! — давить мух да громко жаловаться на скуку? Неужели ты обречешь одного из нас на такую пытку, ты, наш давний друг?!

— Торин, — внутри у хоббита все кипело, — ты понимаешь, что Эовин здесь оставаться нельзя?! Или в твоей тупой гномьей башке от неумеренного потребления пива уже вконец помутилось.