Елизавета Дворецкая - Дракон восточного моря, кн. 2. Крепость Теней

– Нельзя сказать, чтобы вести эти наполнили наши сердца радостью, – озабоченно заметил Махдад. – Тейне-Де – единственная наследница Брикрена. Она обещана моему племяннику. А если она отдаст руку лохланнцу, то он станет ригом Снатхи – зачем нам такой сосед?

– А там ему захочется и пристроить свой зад на священный Каменный Трон! – возмущенно добавил Сенлойх. – Скажи, Даохан, нет ли у него таких замыслов? Ведь ты теперь его союзник и должен знать!

– Сейчас, как нетрудно догадаться, самые честолюбивые помыслы Торварда конунга заключаются в том, чтобы дойти своими ногами до отхожего места и не позориться, уподобляясь новорожденным детям и самым дряхлым старикам, не способным справиться без посторонней помощи! – насмешливо ответил Даохан. – Но за будущую его умеренность нельзя поручиться, ибо этот человек не из тех, кто довольствуется малым, имея возможность взять больше. И чтобы обезопасить себя от его жадности, самое верное для нас – заключить союз, который сделает нас сильными перед лицом врага. И средства для этого у нас в руках. В знак дружбы Дома Клионн хотелось бы мне получить доступ к прекрасной равнине, украшенной цветами. И если объединим мы наши силы, то ни Торвард конунг, ни риг Брикрен, ни какой-либо иной враг не сделает нас жертвами копья боевого искусства, геройства и силы.

По толпе собравшихся пролетел шепот. Даже Бьярни сразу понял, какую равнину имел в виду Даохан.

– Это как? – Он в изумлении оглянулся на Элит. – У него же есть жена, королева Банбы!

– Как Светлый Луг был мужем всех пяти богинь, так и доблестный герой, если сумеет завоевать благосклонность нескольких королев, может собрать под своей властью все их земли, – пояснила Элит. – Иные даже добивались таким образом звания ард-рига. Но для этого нужно обладать истинно божественной красотой, красноречием и ловкостью, ибо королевы ревнивы и мало какая из них согласится делить своего мужа с другими. Так ты хочешь получить доступ к равнине моей, о Даохан? – Элит перевела лукавый взгляд на новоявленного жениха. – Многие хотели бы этого, но чем ты докажешь твое право?

– Среди воинов и мудрецов воспитал меня отец мой, благородный Минид, среди хозяев и властителей земель Банбы был я вскормлен, – подбоченясь, начал Даохан. Он знал, что полагается говорить, а слушателям оставалось лишь следить, не ошибется ли он в перечислении своих достоинств, заранее им известных. – Обучили меня так, что я стал сильным, мудрым, проворным, ловким. Разумен я в суждении, память моя глубока, как синие воды, равнина Мак Ллира[1]. Перед лицами мудрецов могу говорить я без смущения и боязни, я направляю умы людей Банбы, и тверды все решения мои. Многих воинов сокрушаю я силой моего мужества. Горд я в мощи и доблести моей и способен охранять берега наши от внешних врагов. Я – защита каждого бедняка, я – боевой вал всякого крепкого бойца…

Бьярни не особо прислушивался, заранее зная, что не услышит ничего такого, чего еще Ки Хилаинн, древний герой уладов, живший девять веков назад, не говорил при первой встрече своей невесте Эмер. Отступи Даохан от правил – его бы сочли неучем и невеждой, недостойным говорить перед лицом знатной девы и ее родни. А Бьярни невольно приходило на ум его сватовство к Ингебьерг. Как бы на него посмотрели, если бы он в той землянке на тинге взялся держать подобную речь, расхваливая сам себя на все лады, причем в самых диких выражениях? Тогда ему отказали бы вполне справедливо, поскольку безумцам вообще лучше не жениться.

– Прекрасны добродетели твои, и да будет горд тот, кто обладает ими, – приветливо ответила Элит, слушавшая все это с безмятежной улыбкой, за которой лишь самый острый и ревнивый взор мог различить скрытое лукавство и снисходительную насмешку. – Но и я – сияющая вершина меж всеми девами, воспитанная в древних добродетелях, в законном поведении, в достоинстве королевском, во всяком благонравии. Признано за мной всякое достоинство и благонравие среди женщин.

– И если мы так с тобой схожи, отчего же не соединиться нам? – произнес Даохан. – Ибо если встанем мы рядом, то никто не скажет, будто мы не ровня.

– Поистине это невозможно, – с той же приветливой улыбкой отвечала Элит. – Ибо не может стать моим мужем тот, кто уступил хоть в одной схватке или уклонился от схватки, когда меч его в ножнах взывал о крови врага. Ведь Торвард конунг убил отца твоего, и разве ты отомстил прежде, чем кровь отца твоего остыла на земле? Разве ты отомстил прежде, чем наступил вечер того же дня? Сказала бы я, что Торвард конунг обошелся с тобой, как женщина с малым ребенком, обрушился на тебя, как ястреб на цыплят, и сама земля твоя – игрушка в его руках. Ты обязан ему данью, и никогда я не стану женой того, кто платит кому-либо дань. Уж скорее я отдам любовь мою Торварду конунгу, ибо никому еще не уступал он на Зеленых островах! Слышала я, что он поистине муж без скупости, без ревности и страха. Слышала я, что семь драконовых камней в глубине глаз его; луч любви горит во взоре его, и черны, как уголь, брови его. Вождь доблести, светоч боевого искусства, ключ боевой мудрости – вот кто станет моим мужем.

А Бьярни, хоть и был рад, что она отказала, с досадой думал, что прекрасная дева могла бы употребить свой дар красноречия и для чего-нибудь другого, кроме восхваления Торварда конунга! Она же никогда его не видела, так откуда она взяла всю эту чушь – какой-то луч любви, какие-то семь драконовых камней! Вот про черные брови – это правда, помнится, он сам ей рассказывал. А она из этого целую песнь сочинила! Почти как Йора в свое время… Между двумя его сестрами, жившими так далеко друг от друга, так отличавшимися одна от другой и внешностью, и нравом, и воспитанием, наблюдалось удручающее сходство: жуткая и притягательная слава неукротимого конунга фьяллей оказывала на них одинаковое оглупляющее воздействие. Семь драконовых камней в глубине глаз его – это же надо придумать!

Несомненно, Даохан уже горько жалел, что так расхваливал конунга фьяллей в начале этой беседы. Теперь он побледнел, слушая эту позорящую его достоинство речь, и так крепко сжал челюсти, что Бьярни казалось, будто через разделявшее их расстояние он отчетливо слышит скрип зубов. «Сейчас произойдет чудесное искажение!» – насмешливо подумал он, вспоминая рассказы о Ки Хилаинне, еще в детстве слышанные от матери: в гневе тот преображался так, что расширялся, как раздутый пузырь, один глаз его уходил внутрь, а второй выпучивался и становился размером с пивной котел…

Если бы новый король Банбы сумел проделать нечто подобное, его дела могли бы поправиться. Но он лишь немного помолчал, а потом сказал: