Предзимье. Осень+зима - Татьяна Лаас
— Метелица, где врачи?! Орлов плох — видишь же!
— Добираются. Сюда же не проехать — идут пешком. Сейчас будут. И ты…
— Молчи!
Было слышно, как Зимовский спешно одевался. Он еще не подозревал, что заткнуть Метелицу может только смерть, и то не всегда.
— Да ладно! Что б я так жил!
Зимовский буквально прошипел в ответ:
— Зависть — плохое чувство!
— Ну не скажи — такое богатство достается не каждому! — Тая слышала, как Гордей рассмеялся довольно обидно. — Двойной комплект!
— Молчи! И проводи Таю домой — ей нельзя быть тут. Никто не должен знать, что она здесь была.
Надо было признать — Зимовский был прав: ей не нужно быть тут. Она… Она до сих пор плохо себя контролировала и могла наломать дров.
Метелица вышел из-за угла:
— Орлова Зимовский вытащил. Он плох, но пока живой. Я… — он яростно потер подбородок.
Тая сама пришла ему на помощь:
— Гордей, я в порядке. Я все понимаю. Ты оставайся — тут ты нужнее. А я пойду домой — устала до безумия.
Он разглядывал её крайне недоверчиво:
— Тая, ты не в том состоянии сейчас. Может, тебя подвезти на «Скорой»?..
Из-за угла раздался крик Зимовского:
— Её не должны тут видеть!
Метелица проигнорировал его:
— Может, тебя вообще показать врачам и положить на денек под наблюдение? Тая, я серьезно.
Она встала и подошла к Метелице — видела, как Зимовский угрюмо выглядывает из-за угла.
— Я тоже серьезно. Я пойду домой. Я не могу тут оставаться. Просто не могу — чувствую, что могу сорваться и сотворить какую-нибудь непозволительную глупость.
— Я не могу тебя проводить.
— Гордей, и не надо.
Зимовский буквально приказал:
— Проводи её — я тут сам со всем разберусь. И я никуда не денусь и не сбегу. Слово чести.
Тая заставила себя промолчать. Метелицы ругнулся себе под нос и повернулся к Зимовскому:
— Молчи. Просто молчи. Тае нелегко с тобой — не только по тебе ударяет связь.
Зимовский сверкнул глазами, но промолчал.
— Ты точно дойдешь?
— Сейчас холодно. Я точно дойду. И не смотри так, до весны я должна продержаться.
Она лгала, и Метелица это знал.
— Я…
— Ты тут не ради меня, а ради закона и магмодов. Давай, не увиливай от службы. Дома со мной все будет хорошо. И, Гордей, не надо больше таких проверок. Можно было просто сказать, что я не в себе. Что я не права. Я бы поняла.
— Прости, я должен был проверить, как ты себя контролируешь.
— Не дождешься — я не займу палату рядом с Орловым. Я справлюсь — в конце концов мне не так много и осталось. Я продержалась чертову дюжину лет — пару месяцев я точно справлюсь.
Вслед ей неслось: «Мр-р-рак!»
Она пошла прочь. Домой. Надо забиться в щель, как Орлов, и зализывать раны. Дома. Только проскользнуть мимо деда — сейчас выслушивать его не хотелось. Ей нужны тишина и покой. И тепло. Дома с ней все будет хорошо.
Хорошо не было. Её на пороге встретила Глаша, вся в слезах, и тут же начала орать:
— Где тебя носило?! Ты что себе позволяешь! Он тебя так ждал… Так ждал… Ты бездушная тварь! Нечисть, которой позволили жить в доме, а ты как была тварью, так и осталась тварью!
Тая не сдержалась и залепила Глаше пощечину — видела такие истерики не раз на фронте:
— Молчи!
Глаша от возмущения не могла сказать и слова. Только стояла и моргала глазами, да на лице разливался гневливый, нездоровый румянец.
Тая четко продолжила:
— Вдох. Выдох! Возьми себя в руки. И начни с начала.
Глаша набрала полную грудь воздуха и… Снова заорала на Таю:
— Дрянь! Семен Васильевич умер. Он до последнего отказывался вызывать «Скорую». Как же, Таинька вот-вот придет! Нагуляется, налюбится с выродком и припрется! Как с ней не попрощаться! Тварь!
Глаша служила у деда, не у Таи. Терпеть её Тая была не обязана:
— Глаша, еще одно обзывательство, и я выставлю тебя за порог.
— Да я сама вещи собрала уже! Ноги моей в этом доме больше не будет!
Через пять минут, предупредив, что тело уже забрала ритуальная служба, а все распоряжения Семена Васильевича лежат на столе в его рабочем кабинете, Глаша ушла из дома. Тая надеялась, что навсегда.
Сил ни на что не было. В голове было пусто. Она потеряла последнего родного человека. Сегодня. Именно сегодня, когда спасала никчемную жизнь Зимовского. Это было просто… Нелепо. Больно. Глупо! До одури смешно — она нужна была тут, чтобы спасти деда, а спасала… Зимовского.
Тая отчаянно нуждалась в тепле. Хотя бы чье-то родное плечо рядом. Только родных больше не осталось. Тепла отныне можно не ждать.
Она опустилась на колени перед камином в гостиной. Хоть так согреться. Огонь, пусть немного и пугает глупую луговушку, но он же согревает частичку человеческой души в её груди. Не все же забрал у неё Зимовский…
Камин не разжигался. Тая снова, снова и снова пыталась зажечь спички, но те ломались в её трясущихся от слабости руках.
Тая смирилась, что все сегодня против нее. Она откинула в сторону коробок, подтянула колени к груди, обняла их руками и замерла, глядя на сложенные в камине дрова.
Придет утро. Придет новый день. Придут мысли в пустую голову. Она чуть-чуть оживет и поймет, что же нужно делать дальше. Просто нужно дождаться новый день.
В дверь кто-то постучал, причем очень настойчиво.
Это мог быть Метелица, и Тая пробормотала:
— Открыто… Заходите.
В гостиную влетела растрепанная, ненакрашенная Даша. Она замерла, рассматривая Таю на полу, а потом схватила с кресла плед, укрыла им Таю и села рядом. Тая спрятала взгляд. Говорить не хотелось. Наговорилась сегодня с Зимовским…
Даша заметила валявшиеся по полу поломанные спички, достала из сумочки зажигалку и разожгла-таки камин. Пламя не сразу заплясало в топке, сперва долго алело под дровами, захватывая все новые и новые веточки растопки, а потом все же взметнулось, обдавая Таю жаром.
— Тая, мне Сумароков позвонил и все рассказал.
— Даша…
Ну что он мог знать? Как и откуда.
Даша посмотрела на неё, но Тая упрямо прятала взгляд.
— А Сумарокову позвонил Кошкин, а ему вроде кто-то отсюда, я не знаю, кто. Вроде какая-то Метель.
— Метелица. Это парень. Хороший.
— Сколько… тебе осталось?
— Может, день, может неделя, может, до весны протяну, а там растаю, но это неважно, Даша…
