Ормхеймский Бастард (СИ) - Ольга Ружникова
— Тебе плохо, Юли?
— Почему? — она внезапно зябко завернулась в то самое одеяло. Как в детстве. — Ты — не садист, в отличие от Романа. Точно меня не искалечишь, не изуродуешь и не поделишься мной с гвардией. И не казнишь по капризу левой пятки. Я ведь одни змеи знают, чего ждала. Евгений, оставь всё, как есть, ладно? Я помню, кто я. Помню, что сделала, на что была готова. По любви ты был женат не на мне, а на Софии. А твоей жалости я просто не выдержу. У всего бывают пределы.
— А мою просьбу о прощении — выдержишь? — Кажется, это вырвалось само.
Наверное, Евгению тоже не следовало пить. Только не в Мидантии, не во дворце и не на троне.
— За то, что я тебя едва не убила?
— За то, что я думал только о своей обиде. За то, что плохо умею прощать. За то, что до конца не могу тебе верить даже сейчас. За то, что должен был отпустить тебя куда угодно. Просто посадить на корабль — с сундуком золота в обнимку. Подарить тебе свободу — как Константину и Марии, а не за шкирку тащить под венец. За то, что ты плачешь во сне, а я не знаю, что делать.
— Эжен, я тебе уже говорила: ты — правящий император. Можешь сделать всё, что хочешь. И со мной — тоже. Я же сказала: «люблю тебя», а не только «любила». Почему же ты опять не всё слышишь? — Юлиана вдруг усмехнулась. — И ты можешь мне для начала объяснить, зачем ты меня при этом заворачиваешь в одеяло как куклу? Мы, вроде, уже и впрямь выросли. Боишься, что замерзну? Сейчас мне действительно холодно, но это то ли от вина, то ли от визита наших друзей-змеек.
— Мне показалось, что… возможно, в такие минуты ты предпочтешь, чтобы я к тебе не прикасался.
Юлиана рассмеялась — почти как в лицо «змейкам»:
— Знаешь, иногда мне хочется прибить твою Софию, а иногда — сказать ей большое душевное спасибо. Подарить этой дурехе что-нибудь. Она вроде любит сапфиры — под цвет глаз? В казне чуть-чуть лишних найдется? Я не всё ухнула на диадему?
— София-то здесь при чём?
Когда бокал Юли успел опустеть опять? И стоит ли его наполнять еще?
Стоит. Раз протягивают.
— Эжен, скажи, каким образом она умудрилась убедить тебя, что это с тобой что-то не так?
— Юли…
— Эжен, кто из нас двоих был женат, в конце-то концов? Неужели ты до сих пор не можешь отличить, притворяюсь я или нет? Я ведь все-таки не Феофано. Руку… и всё остальное набить не успела. Нет, спальня — это единственное место, где мы каким-то образом нашли взаимопонимание. Хоть ты вечно боишься, что я рассыплюсь или еще что. А вот за пределами алькова у нас и впрямь куча проблем, и я не знаю, как их разгрести. С другой стороны, в любой семье бывают свои взлеты и падения. Поэтому, может, оставим, как есть? Нам всё равно вряд ли светит дожить до старости — в такой стране и с таким количеством врагов.
— Тебе всё еще холодно?
— Нет… или да.
Евгений молча притянул ее к себе. И на сей раз обернул плащом их обоих.
— Ты сказала, что я безнадежно опоздал тебя спасти еще тогда? Почему?
— Ты и сейчас не понимаешь? — горько усмехается она. — Опоздал — когда женился на Софии. Вместо меня. Тогда ты мог меня спасти от всего, что случилось потом. Но не спас. Это я должна была стать матерью Вики. Всё могло быть по-другому, Эжен. Совсем всё, понимаешь? И уже несколько лет как.
— Юли, тебе же было тринадцать…
— Почти четырнадцать. И я любила тебя. И твой отец возражать бы не стал. Как и император. Они-то уже не считали меня тогда ребенком. И я им не выглядела!
Отличная логика.
Евгений прекрасно помнил ту расцветающую красоту Юлианы. И умудрялся не замечать, какими глазами на нее смотрели оба ее дяди? Ослеп, что ли?
— При чём здесь эти самодуры вообще? Это не им предстояло жениться. Я-то не считал тебя взрослой, Юли.
— Я уже могла рожать. Или ты мог немного подождать. Всё равно и с Софией вы переспали отнюдь не в первую ночь. Неужели и в самом деле лучше так, как сейчас? Эжен, каково это — когда тебя любят? Когда ты в этом уверен? Поделись со мной…
Евгений невесело усмехнулся. Уверен он теперь вряд ли будет хоть в чём-то.
— Если ты о себе, то я о твоей любви даже не догадывался. Вот такой я идиот. Так что обо всём этом знаю не больше тебя. Мы же оба родились в Мидантийской правящей семье. Такое лучше спрашивать у Эдингема. Или даже у Аравинтского кардинала, хоть он и церковник. Не София же меня любила, в самом деле. Разве что поделится чувствами к любовнику.
Сколько лет, месяцев или дней удастся оберегать от такой правды Вики?
— Про ее любовника я и так наслушалась многовато. Уши много раз завяли и вновь упрямо распрямились. И я и не про Софию сейчас. Любовь бывает разной. Ты помнишь свою мать? Моя погибла, когда я была слишком маленькой.
— Моя умерла, когда рожала Марию. Мне было четыре года… так что помню довольно смутно. Я видел ее пару раз в неделю. Принцессам некогда заниматься детьми лично. Твоя мать была исключением.
— И не только в этом. Потому и умерла.
Не поэтому. Но Анна и впрямь была необычной. Может, потому, что родилась не во дворце.
— Так темно. Везде — будто тени мертвых шевелятся во всех углах и тянут силы с живых. Здесь столько умерло — в этом дворце, Эжен. Они хотели жить, а им не дали. Наши с тобой предки, Эжен. И крики жертв здесь не смолкают никогда.
— Переедем. Тут всё равно не дворец, а гнилой сыр. Весь в сплошных дырах.
— Что теперь дальше, Эжен? Как быть дальше?
— Я жив. Ты жива. Мы вместе… пытаемся быть. И даже Мидантия вроде еще стоит в прежних границах. Попробуем сохранить то, что есть.
— Только ты никогда меня не простишь. В этой жизни.
— Ты защищала себя. Мстила за мать. И я… верю, что ты не пыталась навредить моей дочери. И не пытаешься. Мне нечего тебе прощать, Юли.
Глава 8
Глава восьмая.
Эвитан, Лютена.
Середина Месяца
