Ведьма и компания (СИ) - Кирилл Кащеев
Лиза сидела на кровати и пристально глядела на дверь, чувствуя, как позади той ворочается нечто огромное, едва умещающееся в узком коридоре. Дверная ручка чуть слышно скрипнула… и медленно начала опускаться. Ниже… ниже… еще ниже… Тот, за дверью, надавил на створку… и замер, явно не ожидав, что дверь не откроется.
Шшшур… С другой стороны надавили на створку: сперва мягко, стараясь не производить лишнего шума, потом дерево затрещало и принялось выгибаться под давящей на него силой. Скриип… Хрясь! Створка прогнулась, отходя от косяка и в комнату дохнуло острым запахом слежавшейся шерсти и тухлого мяса из звериной пасти. В открывшуюся щель просунулся кривой коготь на мохнатой лапе…
И наткнулся прямо на лезвие воткнутого в косяк посеребренного ножа!
Фитилек в масляной лампе вспыхнул, как подпрыгнул! Из коридора донесся густой, обиженный рев, тяжелый топот — и то, что было за дверью, исчезло.
Лиза подошла к двери и провела ладонью по изодранному, будто деревья в лесу по весне, краю косяка. За дверью стояла нерушимая, затаившаяся тишина.
— И ведь никто на вой не выглянул. — задумчиво сказала она. — Привыкли, сдается. — прижала дверь плотнее, вогнала нож поглубже и нырнула под кровать в поисках ночной вазы, а то ведь конфуз может приключится, не чета всяким татям коридорным!
Солнечный луч прыгнул в неприкрытое шторами окно, заставив спящую девочку сморщить нос и громко чихнуть. Лиза села в постели, огляделась. В утреннем свете комната выглядела изрядно хуже, нежели при тусклом огоньке ночника: узор шелковых кресел затерт, зеркало туалетного столика с отбитым уголком, таз для умывания облуплен. И воды в кувшине как не было, так и нет. Сброшенное ночью дорожное платье лежит на кресле, на башмаках валики грязи — горничные не удостоили приезжую своим вниманием.
— Богатая наследница. — вспоминая вчерашний разговор, иронично пробормотала Лиза и полезла в сундук за платяной щеткой. Ухаживать за собой ей не привыкать, в прежнем доме прислуга тоже не баловала вниманием, но с мытьем надо на что-то решаться — даже у прежних опекунов ей не приходилось мучиться грязной. Лиза оделась и взяв пустой кувшин в одну руку и отнюдь не пустую ночную вазой в другую, направилась вон из комнаты.
— Прыг-скок, на мосток, под ракитовый кусток…
— Тише, барышня, убьетесь!
Оленька скакала по коридору, играя в невидимые классы — перепуганная горничная вжалась в стену, ловя закачавшуюся на постаменте статуэтку.
— Ты уже встала! Так идем же завтра… кать. — подскочившая Оленька замерла на одной ножке и широко распахнутыми голубыми глазами уставилась сперва на кувшин… потом на вазу. Лиза подавила неуместное желание спрятать ночную вазу за спину — конфуз мог выйти еще пуще.
Оленька медленно опустила ногу…
— Одарка! Подойдите сюда. — голос девочки стал ледяным, а наивная голубизна глаз вдруг обернулась сталью.
— Да, барышня. — очевидно насторожившаяся горничная подскочила — и тоже уставилась на горшок и кувшин. — Что барышне Ольге Вадимовне угодно?
Оленька перевела взгляд на горничную — молча.
— Э-э… барышня… — горничная переступила с ноги на ногу, глаза ее заметались — на саму Лизу она старалась не смотреть. — Распоряжения не было…
— Распоряжения не было на что? — все также холодно и отчужденно спросила Оленька. — Тетушкиным попечением вы посещали женские образовательные курсы — и не способны прибавить одного человека?
Горничная покраснела, побледнела, подхватила из рук Лизы оба сосуда и торопливой побежкой попыталась устремиться прочь, лишь прошептав:
— Тетушка ожидает к завтраку, барышня.
— Передадите ей наши извинения. — невозмутимо пропела Оленька. — Барышня Елизавета Григорьевна не может выйти к завтраку замарашкой.
— Тетушке вашей не понравится. — горничная не поднимала глаз.
— О да! — согласилась Оленька. — Мне так уж сейчас не нравится. Что подумают о нашем гостеприимстве и о порядках в доме?
«Бесприданница. — мысленно повторила Лиза. — Бесприданница, право же… Я никогда не сумею… так».
— Мне бы… помыться с дороги. — шепнула Лиза. Спасти горничную от гнева Оленьки было бы делом, несомненно, добрым, но… — «На доброту способны только светлые… чистые люди! Грязный человек на доброту не способен».
— Ванна уже набрана, верно? — безмятежно объявила Оленька. Горничная и вовсе переменилась в лице, кажется, хотела возразить, но сочла за благо промолчать. — Принесите Елизавете Григорьевне смену одежды…
— У меня только зимнее платье осталось. — шепнула Лиза.
— Значит, почистите это. — кивнула Оленька.
— Я уже… — начала Лиза, но горничная умчалась, видно, боясь получить от Оленьки еще поручение.
— Пойдем, я тебя провожу. Надо бы баню истопить, но это дело небыстрое, до завтрака не управимся. — солидно пояснила Оленька и поскакала вниз по ступенькам на одной ножке. Ее ночная стремительная бесшумность исчезла, наоборот, казалось, Оленька старается производить как можно больше шума.
Как Лиза и думала, здешняя ванна оказалась рядом с кухней. Лиза даже не сомневалась, что еще покачивающая в чугунной, на «лапах» ванне вода была нагрета для забот кухонных и спешно вылита в ванну только по приказу Оленьки. Ну и пусть! Греча сверху не плавает, и ладно! Лиза торопливо содрала с себя платье, белье и чуть не рухнула в воду, принявшись отдраивать кожу до красноты жесткой мочалкой.
Долго сидеть она не стала, но горничные управились еще быстрей: ее уже поджидало платье, не только вычищенное много лучше, чем удавалось самой Лизе, но и с подшитыми кружевным воротничком и манжетами, хоть чуть-чуть оживляющими тусклую коричневую ткань, чьим единственным достоинством было, как говаривала фройляйн — Zweckdienlichkeit[3]. Хотя рядом с Оленькой в коротеньком розовом платьице, Лиза все едино смотрелась блекло. Да и ладно, все равно воротничок очень, очень мил!
— Я тебя жду! — звонко выпалила Оленька, и потянула ее к столовой.
Только у лестницы они остановились — Лиза просто застыла как вкопанная, не сводя глаз с занимающего всю стену портрета. Зеленоглазая и черноволосая гордая красавица в бархатной амазонке небрежно поглаживала стройного гончака с узкой хищной мордой. Рядом и чуть позади замерла нежная белокурая девушка, напоминающая Оленьку.
— Вы похожи! — глянув на красавиц на портрете, а потом друг на друга хором сказали девушки.
— Верно, это тетушка и маменька! А это вот Кусай! — она показала на гончака и вдруг загрустила. — Такой добрый был, такой умный! Прошлым годом помер. Всегда с тетушкой был, говорят, с самого ее детства.
— Собаки столько не живут. — Покачала головой Лиза.
— Уж не знаю… Ну, пойдем же! — Оленька сама распахнула
