Уэлихолн - Торин Владимир

— Да, Клара умеет очаровать, — сказала старуха. — Ее нелепая наивность и эта никчемная детская доброта настолько неподдельны, что не могут не покорить глупцов, и даже я порой забываю, как презираю ее.

— Почему вы ее презираете? — спросил Томми угрюмо.

— Ха-ха, любопытно? — ядовито усмехнулась старуха. — Но кажется, на этом праздничном подарочке не стоит твоего имени, дружок.

Томми вдруг вспомнилась тетушка Рэммора. Она не раз произносила эту фразу, когда он пытался у нее что-то узнать или получить.

— Моя тетушка Рэммора тоже так говорит, — сказал он.

— Наверное, это потому, что кое-какая малявка постоянно сует нос в чужие дела?

— Вряд ли из-за этого, — нашелся Томми. — Скорее она просто злая.

— Как у тебя все просто и легко выходит. — Старуха потерла сухие руки — дряхлая сухая кожа посыпалась с кистей, будто хозяйка дома перед этим опустила их в мешок с мукой. — Если не дают, что хочется, — злой. Хотя чего ожидать от… от… — она сморщилась, — Кэндла… Все Кэндлы разбалованные, высокомерные, тщеславные…

— Неправда!

— Вас никогда было не переспорить, — презрительно бросила хозяйка. — Неблагодарное это дело. Лучше скажи мне о Кларе. Зачем ты за ней шел?

Томми не собирался выдавать этой мерзкой страшной старухе свои секреты, поэтому попытался увильнуть:

— Ну, я хотел у нее кое-что спросить, а потом она…

— Что спросить?

«Вот ведь прицепилась!» — раздраженно подумал Томми.

— Кое-что, о чем она говорила на уроке.

— Правду говори!

И Томми неожиданно для себя признался. Слова будто сами собой соскочили с его языка:

— Я хотел узнать, откуда она знает о моем брате Викторе. И о том, что он репортер.

— Экая важность! — махнула рукой старуха. — Даже я знаю, что этот твой Виктор — репортер. Сбежал от мамочки в Лондон. Как ему казалось. Вот только так просто от нее никто не сбегает. Она и на том свете достанет, уж поверь мне.

Томми нахмурился:

— О чем вы говорите?

— О том, что кое-кто из младших Кэндлов намного глупее, чем сам считает. Это я о тебе, мальчишка, намек понял?

— Почему вы так нас не любите?

Старуха помедлила, будто бы раздумывая.

— Вас? — спросила она.

— Кэндлов. Мою семью.

— Ах, все не так. Не так… — она перешла на хриплый шепот, и в ее глазах вдруг проявилось настоящее безумие. — Вас и так-то любить не за что, но то, что вы сделали… Не люблю? Нет, я вас просто ненавижу… Больше, чем жизнь в этом трухлявом ящике, больше, чем криворукую дочь, больше, чем увядание в этом проклятом теле.

— Но почему? — искренне недоумевал Томми. — За что?

— Тебя это действительно так интересует? — глянув на него исподлобья, спросила старуха. — А ты спроси у папочки своего или у братца его, за что старуха из Гаррет-Кроу ненавидит всех Кэндлов. Только гляди, когда спрашивать будешь, чтобы мамочки поблизости не оказалось, а то прищемит тебе нос, не сомневайся. — Женщина поправила одну из подушек. — А теперь убирайся. Я устала. Спать хочу.

— Но я не понимаю…

— Чему-то не тому вас учит моя дочь, если ты даже простого языка не понимаешь!

— Я не понимаю самого главного! — воскликнул Томми. — Как я здесь оказался? Дверь на чердаке мисс Мэри вела в шкаф. Это что такое? Фокус какой-то? Но зачем и… как?! — От волнения младший Кэндл путался в вопросах и никак не мог сформулировать тот единственно верный вопрос, ответ на который, как он надеялся, прояснит все. — Почему мисс Мэри выглядит то старше, то моложе? Почему ее вообще зовут мисс Мэри, если она Клара?

Старуха прищурилась и самодовольно заявила:

— Почему? Ты так и не понял? Да все потому, что ведьмы существуют, мальчик. А теперь пошел вон!

— Но я…

Старуха вдруг затряслась и закричала, как будто ей под ребра вонзили нож и начали медленно его проворачивать:

— Вон из моего дома! Вон, я сказала!

Томми в ужасе сорвался с места. Распахнув дверь, он выбежал из комнаты и бросился вниз по лестнице…

Вот и прихожая черного дома. Шкаф. Короткий проход на чердак. Лавка кондитера. Дверь с колокольчиком. Улица, освещенная фонарями и заполненная людьми и машинами…

Томми снова был в Ивовом районе. Он бежал так быстро, как никогда в жизни. Ветер свистел в ушах. И в нем отчетливо слышалось: «Потому что ведьмы существуют, мальчик…»

В руке Томми крепко сжимал фотографию в рамочке.

— Ничего особенного, — проворчала Мегана Кэндл с заднего сиденья таксомотора мистера Эндрю. — Просто горит много света. Никогда не видела в этом чего-то такого уж прям «ах!»…

— Разве вам не тепло от подобного зрелища, мадам? — спросил мистер Эндрю.

— Тепло мне в моем пальто, — вальяжно заявила Мегана и снова поглядела в окно.

Как только окончательно стемнело, по всем улочкам прошли дворники и фонарщики, зажигая фонари. Судя по тому, сколько сегодня этих фонарей горело, равнодушным к старой городской традиции не остался никто.

Как только колокол на Глухой башне пробил шесть вечера, город заполыхал так, словно его облили керосином и подожгли. Что бы ни говорила Мегана Кэндл, это было действительно великолепное зрелище. Все улицы, аллеи, мосты и переулочки стали похожи на сверкающие нити, сплетающиеся в горящую паутину. А клубящийся в городе туман придавал Уэлихолну атмосферу таинственности и легкий налет сказочности.

Во всех окнах показались лица: завороженные, мечтательные, хоть на мгновение-другое счастливые. Жители Уэлихолна единодушно согласились бы с тем, что это, без сомнения, идеальный во всех смыслах День, когда зажгли фонари. Вот только человек привыкает ко всему слишком быстро и совершенно безоглядно — даже к чарующему и изумительному. И часа не прошло, как город осветился, а уже никто не обращал внимания на теплую рыжую иллюминацию — она стала всего лишь частью обычного городского пейзажа за окном. Уэлихолн быстро очнулся от сказочного сна и вернулся к своим ежевечерним заботам.

Рабочий день подходил к концу. Конторы в центре закрывались, в лавках стало не протолкнуться. В кафе уже начали подавать все, чем можно перекусить по дороге домой, а в ресторанах на столы положили меню под названием «Ужин». В обычно тихом и сонном Уэлихолне вечер был самым оживленным временем суток.

Таксомотор Меганы Кэндл медленно пробирался сквозь довольно редкое для этого городка явление — затор. Автомобили кругом стояли и гудели, а юркая желтая машинка мистера Эндрю каким-то чудом все же протискивалась по главной улице, как будто обладала способностью то становиться уже, то проскальзывать прямо сквозь фонарные столбы и красные гидранты у обочины. При этом сам мистер Эндрю сейчас не принимал никакого участия в управлении своей машиной. Зная, что вечерний затор так просто не рассосется, он прямо за рулем читал газету, полагая, что они стоят на месте, в то время как таксомотор преодолел уже несколько кварталов. Таксист явно не обращал внимания (или старательно делал вид, что не обращает) на то, что руль крутится сам собой, педали поочередно уходят в пол без помощи его ног, а рычаги двигаются, словно живые…

— Ну мы будем сегодня ехать или нет? — раздраженно спросила мадам Кэндл с заднего сиденья.

Мистер Эндрю поднял глаза от газеты и отметил, что они уже снова ни много ни мало в Ивовом районе. При этом машина стояла на месте, припаркованная у обочины.

— Простите, мадам, зачитался.

Мистер Эндрю как ни в чем не бывало завел двигатель, и таксомотор неспешно покатил по пустынной улочке.

— Что пишут?

— Не уверен, что вас это заинтересует, мадам. Участились кражи на окраинах. Там же нашли убитого таксиста, оставленного прямо в его таксомоторе. Ничего не взяли, даже дневную выручку. Но то, что с ним сделали, весьма… пугает.

— Что же с ним такого страшного сделали?

— Ему начисто стерли лицо, будто наждаком. Вместо лица — плоская кровавая маска.