Ольга Онойко - Море Имен

Алей свой последний полноценный неответ получил лет в двенадцать и с тех пор навсегда забыл о проблеме. Даже в условиях фатальной нехватки стартовых данных он рисковал только заработать при поиске головную боль — вместе со смутным, расплывчатым, но всё же верным ответом. В семнадцать, впервые посягая на коды Предела, он, случалось, промахивался. Но это были иные неудачи: он получал нечёткие или нерелевантные данные, а не «ошибку 404».

Сейчас он запрашивал то, что находилось вне досягаемости ассоциативного поиска. И то, что он принял за неответ, на самом деле было редиректом, пересылкой. Поиск указывал ему на точку, откуда следовало начинать путь.

Алей подумал, что успеет застать Осень за обедом. Время шло, нужно было действовать. Понимание — дело большое, но само по себе бесполезное. Где-то в неведомом ином мире блуждали, потерявшиеся, папа и Инька, не могли понять, куда они угодили и что делать… «Я их найду», — заново поклялся Алей. Он испытывал настоящее счастье от мысли, что всё-таки может — найти.

Не хватало сущей мелочи.

Алей знал, как попасть в Старицу, но не знал, как из неё выбраться.

В первый раз его вывела Осень, оставив урок по выходу на потом. Во второй — он просто заснул у Старицы и проснулся у себя дома. Впору было бы рассмеяться, не будь каждая минута так дорога.

— Тьфу ты, горе луковое! — вслух сказал Алей и ринулся на цокольный этаж, в столовую.

У дверей этажа он чуть не налетел на Джипега с компанией: сотоварищи возвращались на рабочие места. Вид у них был сытый и добродушный, и только Гиф, завидев Алея, коварно, по-лисьи захихикал.

— Обедать идёшь? — спросил он.

— Ага! — крикнул Алей, ссыпаясь по лестнице.

— Эх ты, — укоризненно сказал Джипег ему вслед. — Не компанейский ты человек, Алик.

Тифф и Ави расхохотались.

— Проспорил ты, Джипег, — бодро объявил Гиф. — Щелбан тебе!

Осень ела медленно и красиво: аккуратно резала мясо, изящно свинчивала крышку с бутылочки соуса, точными движениями нанизывала на вилку листья салата. В толкотне и суете Алей издалека заметил её. Она сидела одна и будто бы медитировала над тарелкой — так медитируют, осознавая каждое мелкое обыденное движение.

Но ИскИны не предаются углублённому созерцанию — ИскИны производят расчёты. Лицо Осени было настолько невыразительным, что Алей затревожился за неё. В присутствии других людей она никогда не выключала имитацию обычного человеческого поведения: знала, что её природная холодность выглядит непривлекательно, а в беседе невежливо. Алей ценил её доверие: наедине с ним она порой позволяла себе экономить ресурсы.

Но сейчас, в офисной столовой…

«Это что-то очень важное, — понял Алей. — Ужасающе важное». Осень расставила приоритеты и решила некоторое время не следить за тем, какое впечатление производит. Алей вообразил, насколько сложная система умозаключений, допущений и взаимозависимостей поглощает все ресурсы ИскИна и поёжился.

На миг он даже засомневался, стоит ли тревожить Осень сейчас. Но у него тоже было дело ужасающей важности. Возможно, речь шла о двух жизнях — и о бесконечно дорогих жизнях.

— Алик? — Осень подняла глаза.

— Осень, — он сел напротив, сплёл пальцы в узел и сжал до боли, — пожалуйста, удели мне полчаса. Пятнадцать минут. Десять. Это очень важно.

— Я могу уделить тебе несколько суток, — сказала она, и смысл слов противоречил равнодушию, с которым они были произнесены. — Что случилось?

— Мне нужен рейд. Третий учебный рейд. Мне нужно научиться выходить из Старицы. Потом… потом я всё смогу делать сам.

— Ты хочешь искать отца из Старицы?

— Да.

— Ты можешь попробовать.

Возле кухни отворили дверь на улицу. В столовую ворвался ветер, принёс шорох листьев и шум машин.

— Что? — тише выговорил Алей после паузы.

Осень помолчала немного и аккуратно съела кусочек жаркого.

— Я отведу тебя в рейд, — сказала она. — Прямо сейчас. Только возьми что-нибудь поесть. Я подозреваю, что ты начнёшь метаться в Старицу и обратно, а это требует очень много энергии. Потерять сознание в Старице не то чтобы смертельно опасно, но крайне нежелательно. Ты ведь не хочешь, чтобы тебя вытаскивал Стародубцев?

Алей покивал и покорно поплёлся за обедом. Суп и котлеты уже остыли, но разогревать их в микроволновке показалось ему слишком долгим делом, и он решил съесть холодные. Осень ждала за столиком, глядя в окно прямо перед собой. Она походила на статую: даже губы побледнели, и только золотые волосы оставались живыми. Зрелище было жутковатое.

— Будь готов к тому, что получится не сразу, — сказала она.

— Я готов.

Осень кивнула и замолчала. Алей торопливо хлебал едва тёплый суп.

— Осень, — осторожно спросил он, наконец, — о чём ты думаешь?

— О тебе.

«Романтичный ответ», — подумал Алей, уныло усмехнувшись; будучи абсолютно честным ответом компьютера, он звучал не совсем по-книжному.

— И… что?

— Алик, что ты сказал в милиции, когда снимали показания? Что отец просто исчез?

— Нет, конечно. Мы сказали, что они уехали на машине.

— Ясно. Хорошо.

Лицо Осени не менялось ни в единой черте. Она будто превратилась в фотографию самой себя. Алей ждал-ждал новых вопросов, потом решил заговорить сам. Заледеневшая в своих мыслях Осень его пугала.

— Сеня, — понизив голос, окликнул он, — что случилось? Там, наверху, ты не была такая. Что ты… придумала?

Она медленно перевела на него взгляд — механический, пустой, страшноватый.

Потом вздохнула. Лицо её утратило бесстрастие и стало печальным. У Алея мурашки побежали по спине; только когда напряжение отпустило, он понял, до какой степени был напуган и скован.

Возле кухни подсобные рабочие громогласно спорили, закрывать дверь или оставить так.

— Ты переоцениваешь меня, Алик, — грустно сказала Осень. — Я мало что знаю и ещё меньше могу. Но транс, в котором находились твоя мать и отчим — он очень странный. Я подумала о нём. Он напомнил мне кое-что, о чём я слышала. Так называемый временный якорь. Помнишь, или заново рассказать?

Алей наморщил лоб и засопел.

— Всё, что помню, — открыто признался он, — то, что ты обещала рассказать о якорях. Когда у меня будет полный допуск.

Осень приподняла краешки губ, но смотрела по-прежнему грустно.

— Я думаю, что можно пренебречь допуском, — сказала она. — Речь идёт о жизнях людей. Но ты не беспокойся слишком, Алик. Папа твой альпинист, один в горах выжил, сам не пропадёт и сына в обиду не даст. Я о другом.

Алей медленно осознавал сказанное.