Виктор Никитин - Легенда дьявольского перекрестка

Глава двадцать четвертая

Писарь замолчал, из чего слушатели поняли, что история закончилась.

- Виллем, существа, которых вы описали, полностью совпадают с теми, что я видел во сне. Как ни стараюсь, я упорно не могу припомнить, чтобы кто-то рассказывал мне историю купца Манхегена, - сказал Михаэль Бреверн, чуть подумал и добавил: - И эта фамилия - Манхеген - ни о чем не говорит, однако приходилось слышать о городе с таким названием.

Словно спохватившись, Пауль Рейхенштейн вытаращил глаза и хмыкнул:

- Надо же, при нашем с вами знакомстве, господин Бреверн, мне подумалось то же самое.

- Что вы имеете в виду?

- Я тоже никогда в жизни не слышал вашей фамилии, но город с названием Бреверн мне знаком, - Пауль сосредоточился и наморщил лоб. - Если мне не изменяет память, город Бреверн есть в Швабии.

- В Северном Пфальце, - машинально ответил Михаэль и тут же осекся, после чего поспешил развернуться к Виллему, будто сказанное нотариусу было маловажным и никого не могло заинтересовать. - Виллем, и вы всерьез восприняли эту легенду?

- Да, - утвердительно кивнул писарь. - Не стану утверждать, что в полной мере разделяю предположения горожан. Скорее всего, в их рассуждениях есть рациональное зерно, а все остальное - плевела, домыслы и страшилки. В правдивости самой истории о купце лично мне сомневаться не приходится. Согласен, какие-то детали, изложенные управляющим, являются догадками и выдумками, однако в целом, я убежден, так оно все и было. Добавлю еще, что вечером следующего дня над Гельзенкиркеном и его окрестностями снова раздался ставший таким привычным всепроникающий гулкий бой, а спустя еще две недели я вновь увидел часы целыми и невредимыми. Толпа горожан в очередной раз ломала их, чтобы выбросить обломки в реку.

- Помогло? - спросила Эльза Келлер.

- Нисколько.

- Спасибо, Виллем, - сказал Николаус фон Граусбург.

- За что, - непонимающе захлопал ресницами писарь.

Николаус развел руками, то ли демонстрируя готовность приобнять Виллема, то ли в поисках подходящих слов. Потом он пояснил:

- За историю, конечно же. Одна из лучших легенд, что мне довелось слышать за последние пару лет. Поверьте, друзья, уж в чем-чем, но в историях такого рода я разбираюсь неплохо. Просто выслушал их невероятное количество. Когда ты живешь в Граусбурге, где лошадей больше, чем людей, где конюхи на полном серьезе называют происками дьявола все книги, за исключением Библии, нет других развлечений, кроме поиска новых легенд, преданий, сказок и откровенных анекдотов. Для меня и сами эти поиски с детства стали чем-то особенным. Куда я только не попадал ради того, чтобы послушать очередную байку. Однажды отец очень строго наказал меня прямо посреди ярмарки. Я ослушался его запрета и убежал к старому цыгану, который рассказывал истории о своих бесконечных путешествиях по дальним странам. Ох и трещала тогда моя голова! Вот сейчас вспоминаю и вроде бы ощущаю отцовские подзатыльники.

Николаус рассмеялся и пригладил волосы на затылке, будто и в самом деле крепкие руки отца только что испортили его прическу.

- Интересные, видать, истории рассказывал цыган? - поинтересовался Хорст.

Лицо Николауса стало кислым, как от ноющей зубной боли, он поднял глаза вверх, собираясь с мыслями.

- Странно, толком не помню, что именно рассказывал цыган. Его истории были ошеломительными, захватывающими, будоражили мое детское воображение, но по какой-то причине не отпечатались в памяти, - парень сжал губы, постучал себя пальцем по лбу, словно указывая Хорсту на виновника невозможности ответить на вопрос, а потом сказал: - Ну да ладно, друзья, давайте-ка продолжим и позвольте уже мне рассказать сон. То, что мне пригрезилось, было на удивление ярким, и, проснувшись, я принял увиденное за проекцию ранее услышанной легенды. Однако заверяю вас: ничего подобного.

Итак. Сбиваясь на сдавленный хрип, я тяжело дышал, и бешено колотившееся сердце, кажется, норовило выскочить через рот из груди. Лежа на спине в высокой траве, я глядел в пронзительно-голубое небо, напрочь лишенное облаков. Яркий свет жаркого солнца, обычного для середины лета, больно резал глаза.

Я испытывал острое желание вернуться в благословенные годы беззаботного детства, когда вот так же обессилено валялся на лугу, утомившись от беготни, нескончаемых забав с неуемными приятелями. Одновременно с этим мне было известно, что я - крепкий взрослый мужчина, могучий и безжалостный воин, который вот-вот поднимется.

В нос бил запах лошадиного пота. К нему примешивался другой, смутно знакомый. Я понял, что это за запах, когда приподнялся и увидел свои одежды насквозь пропитанными кровью. Впрочем, это обстоятельство не вызывало у меня ни малейших опасений, потому как кровь принадлежала ненавистным чужакам, моим личным врагам.

Кое-как поднявшись на ноги, я обнаружил перед собой стройные ряды многотысячного войска, над которым развевались знакомые знамена мекленбургского герцогства. Солдаты из первых шеренг с широко открытыми от возбуждения глазами кричали и махали руками, вроде бы предлагая мне обернуться. Я посмотрел назад.

Моему взору открылось еще одно войско, столь же многочисленное, но куда менее организованное, в рядах которого царили смятение, хаос, неимоверный разброд. Над ними ветер лениво трепал боевые знамена шведов.

С полсотни солдат бежали в мою сторону с обнаженным оружием в руках и с перекошенными в лютой злобе лицами. Никаких сомнений в их намерениях у меня не было. Приближение солдат не сулило ничего хорошего.

Я был измотан, до крайности, и прекрасно понимал, что бегство к своим - единственный шанс спастись. С трудом переставляя ноги от усталости, я попытался бежать, когда путь преградил статный конь без седока. Черный как ночь жеребец гарцевал передо мной, изгибал шею точно лебедь, и его тугие мышцы перекатывались под кожей частыми волнами. Настоящий боевой конь.

Мне следовало бы поскорее занять пустое седло и помчаться к своим, однако я этого не делал, так как черного жеребца боялся гораздо больше, нежели спешивших ко мне шведов.

Оттолкнув коня, я стал выкрикивать в его адрес проклятья. Он отскочил в сторону, поднялся на дыбы и опрокинул меня на землю. Последнее, что запомнилось перед пробуждением, - это мощный удар в грудь копытами со сверкающими на солнце подковами. Я уверен, что, пробудившись, кричал бы на весь трактир, если бы не трудности с дыханием и не острая боль в груди. Будто по мне и в самом деле прошелся конь.

Не моргая, Михаэль Бреверн длительное время пристально смотрел на Николауса, словно никогда не видел его раньше, а теперь изучает, пытаясь понять, кто он, или тщетно стараясь прочесть его мысли.