Джон Уитборн - Рим, папы и призраки

Шея Солово уже начинала ныть, поскольку ему все время приходилось задирать голову к трибуналу, восседавшему перед ним на помосте. Однако он заставил молчать протестующее тело.

— Странно выходит. При посвящении мне говорили, что вы стоите за возобновление старинных и лучших порядков. Восстание кельтов, безусловно, сулило возвращение античности.

— От нас не следует ждать обязательного постоянства, — промолвила дама-фемистка со лживой улыбкой. — Постоянство — служанка рационализма и ведет к предсказуемости. Не все старинное лучше и не все хорошее уже рождено. Мы выбираем и оставляем. Иногда, чтобы вернуться назад, приходится идти вперед.

— Что предусмотрено для меня в ваших планах? — спросил адмирал.

— Они… текучи, брат Солово, — произнес кондотьер. — Пока продолжайте в том же духе.

Солово поглядел на фемистов, они ответили ему тем же. Поединок как будто неравный: трое против одного, амбициозная тайная организация неведомого размера против простого смертного… однако каким-то образом дело обстояло не так. Солово ощущал, что трибунал не вправе применить к нему ряд крайних мер, и в известном смысле воспринимал себя в этом судилище господином, выносящим собственное решение.

Обдумывая сей парадокс, он позволил неловкому молчанию затянуться, а потом, сделав очередной интуитивный скачок, приземлился в весьма интересных краях.

— Выходит, я значусь в вашей Книге, не так ли?

— В Книге?

Трибунал принял скорбный вид.

— Мы предполагаем это, — подтвердила председательница после короткой паузы. — В ней есть аллюзии, которые могут относиться к вам.

— А можно взглянуть?

— Нет, это может исказить подробности пророчеств.

— Вы всегда так считали? И завербовали меня именно поэтому?

— Снова нет. Это лишь недавно ученые-аналитики в наших тайных университетах установили соответствие между писаниями и вашей карьерой. Во время вашего посвящения каменные боги, в которых мы влили немного божественной эссенции, признали вас. Мы всегда приглядываем за ними, однако подобные события случаются не каждое столетие. Тогда-то мы впервые всполошились.

— Я помню античных колоссов, — сказал Солово, оглядываясь на статуи, но…

— Они в основном молчат, адмирал, — сказал кондотьер. — С помощью чародейства мы можем сохранить какую-то долю тех богов, что могут еще протянуть, и мы храним их божественность в камне, чтобы переждать эру исламо-христианского монотеизма. Они, естественно, благодарны и помогают нам изо всех сил.

— Боги без почитателей, — прокомментировал Солово. — Как скорбно звучит!

— Мы намерены это изменить, — со спокойной уверенностью проговорил кондотьер. — Мы можем выступать в союзе с атеистами и эльфами, радикальными гуманистами и теми, кто страдает от ностальгии по Римской империи… да со всеми, кто не удовлетворен нынешним положением дел. Однако мы ни на миг не теряем из виду наши древние цели. Ну вот, адмирал, теперь вы знаете наш «великий секрет»! Мы хотим, чтобы старинные боги разорвали свои каменные пределы, вдохновленные молитвами миллионов!

Открывшиеся глубины заставили Солово изобразить на лице потрясение вкупе с удовлетворением, но он не поверил ни слову.

— И в достижении этой цели я должен сыграть свою роль — в соответствии с книгой ваших предсказаний?

— Похоже, что так, — согласилась дама-фемистка. — И, возможно, критическую. Однако любые подробности могут лишь исказить линии судьбы, предначертанные благословенным Гемистом. Уверьтесь, великие события… предметы, которых даже мы не в силах предвидеть, вращаются вокруг вас.

— И поэтому вы позаботитесь обо мне? — сказал адмирал, не устояв перед соблазном поддразнить.

— На какой-то момент да, — призналась фемистка с достойной одобрения откровенностью. — Если, как предполагает наша Священная книга, от вас зависит спасение мира, мы не можем поступить иначе.

Позади адмирала вдруг послышался грохот. Как раз вовремя оглянувшись, он увидел, как падают вперед и ударяются о землю — чудесным образом невредимые — оба упомянутых изваяния. Когда улеглась пыль, он заметил, что головы и руки лежащих, словно в мольбе, простерты к нему.

— Похоже, — с достойной восхищения прохладцей проговорил кондотьер, остававшийся в своем кресле, — так считаем все мы.

Год 1506. НЕ СОМНЕВАЙТЕСЬ, ЕГО ЗДЕСЬ НЕТ: я заказываю шедевр западного искусства и узнаю ключевую тайну Матери-Церкви

Друг рад услышать, что он не напрасно прожил свою жизнь

В разгар лета улицы Рима могут возмущать тысячью разных мелочей. Стоически одолев все причины для раздражения, адмирал Солово перегнулся через дверцу своей коляски и позавидовал бедняку, евшему прохладный зеленый салат. В невежестве своем он позавидовал и несомненной невинности этого человека — выражению его лица: «завтра я встану и пойду куда угодно», — но более всего адмирал завидовал его одиночеству.

— Адмирал, такая неприятная влажность, — сказала мадам Терезина Бонтемпи. — Все разветвления моего тела причиняют мне большие неудобства.

— Это действительно неприятно, моя госпожа, — ответил Солово с застывшей — словно из камня — улыбкой на лице.

Экипаж госпожи Бонтемпи, подумалось ему, был пышен и велик, как у правящего султана. Его владелица гармонировала с транспортом… полненькая, бело-розовая… и пользовалась им — как и любовником, папой Юлием II, — часто, но для езды на короткое расстояние. Правда, Солово допускал и другую возможность: все должны были видеть сам факт езды независимо от ее целей.

Однако, невзирая на ночные посещения игрищ Венеры, во время прогулок в экипаже Терезина Бонтемпи требовала и благородной компании, и светского разговора. Это предотвратило бы улюлюканье лиц, слишком распущенных и свободных от социальных ограничений, чтобы держать свое мнение при себе.

Солово обнаружил в сей даме внутреннюю свободу, увы, никак не волновавшую его. Изъявление чувств населения он мог бы остановить просто каменным взглядом своих знаменитых серых глаз, однако его собственный внутренний вердикт не подчинялся контролю. И за короткое время мадам Терезина Бонтемпи иссушила кладезь его дипломатического обхождения источник, прежде абсолютно неистощимый.

— …а возле Сан-Джованни Латерано, адмирал, как раз рядом со статуей задумчивого человека на коне…

— Римского императора Марка Аврелия, мадам, — вставил Солово, сузив глаза от внезапной усталости.

…группа каких-то вероотступников, не иначе как беглых галерников, принялась плясать вокруг моей коляски, называя меня «шлюхой». Представляете, это я-то шлюха!