Элиссон Элиссон - Хранители крови

Хотя он этого уже не услышал.

* * *

Жар. Духота. Воздух раскаленной, расплавленной лавой течет через открытый рот и горло, обжигает легкие болью. Он кричит, но воздух затыкает рот. А темнота вокруг дышит и шевелится. Он ждет, когда же она взорвется, когда выпустит на волю огненных чудовищ, но ничего не происходит.

Или он просто ослеп?

Он моргает раз, другой, но глаза распахиваются все в ту же черноту.

— Помоги мне…

Знакомый голос, знакомая узкая ладонь, которую он не видит. Как же до нее дотянуться? Как помочь, если он не может взлететь? Не на чем вырваться из этого черного пространства. И нет двери.

— Где ты? — он шевелит губами, но с них не срывается ни звука.

Это Силентио? Или он просто онемел?

— А тебе действительно интересно?

Где‑то он уже слышал этот вопрос.

— Ты не протянул мне руку, Поттер. Ты не помог мне.

— Я пытался, — только хрип с губ. Он давится словами, которые так и остаются лишь отчаянными мыслями.

— И теперь мне не к кому обратиться. Знаешь, что такое страх? Тебе когда‑нибудь бывало по–настоящему страшно, Поттер?

Он задыхается. Воздух вязкий, тягучий, будто резиновый, с ним не совладать. Кровь пульсирует в венах, жилы на шее вздуваются и проступают сквозь кожу, холодная капля пота, как ледышка, скатывается в яремную впадину.

— Они убивают. Двое мертвы, Поттер. Кто на очереди?

— Кто они… — шипит он, едва наскребая сил на то, чтобы повернуть голову.

— Хранители.

— Гарри, — шепот над ухом, — Гарри, очнись! Слышишь меня? Открой глаза!

— Нет, нет, нет…

— Гарри!

Первым, что он ощутил, была тяжесть чужого тела. Воздух ворвался в сухое горло, и он судорожно сглотнул, таращась в темноту, смутно начиная различать контуры.

— Наконец‑то, — встревожено пробормотала Луна. — Что тебе снилось? Ты задыхался, ты вообще перестал дышать!

— Оно опять было здесь? — прохрипел Гарри, пытаясь подняться на локтях. Руки тряслись, мышцы не слушались, словно он накануне надорвался. Противная слабость в теле, мысли зациклились на сне и неслись по кругу.

— Нет, — Луна погладила его по щеке, по виску, стирая испарину. — Успокойся, это всего лишь сон.

— Не думаю.

— Тогда что? Предчувствие?

— Нужно поговорить с Малфоем. Он знает, — уверено сказал Гарри. — Нужно вытрясти из него правду.

— Ты видел, он напуган не меньше нас.

— Я бы сказал, даже больше! Потому что знает больше. Во сне… сейчас… он сказал, что погибнет еще кто‑то.

Луна не ответила, и Гарри почувствовал, как щеки начинают гореть. Может, и не стоило принимать сон за божественное откровение? Исходя из того, как причудливо перемешались в нем обрывки недавних разговоров, его собственные страхи и притупленное чувство вины, это могла быть просто проекция подсознания.

— Если бы мы сумели прочесть этот идиотский Кодекс! — Гарри сел, подтянув колени к груди, и запустил пальцы в растрепанные волосы.

— Можно попробовать, — предложила Луна. Изогнулась назад, нащупывая ладонью лежащую на столике под лампой книгу. Под ее рукой с недовольным урчанием завозилась "Чудовищная книга о чудовищах". — Ой, прости. Я нечаянно.

Наконец зеленый кожаный переплет оказался в ее ладони. Она сунула книжку Гарри в руку и свесилась с кровати, подняла его мокрые брюки с пола. Вынула из‑за ремня волшебную палочку.

— Держи.

Гарри послушно прошептал заклинание, и кончик палочки засветился ровным голубоватым светом.

— Ты захватила его с собой, — удивленно пробормотал Гарри.

— Ну, не зря же искали. Давай подумаем, что можно сделать?

— Сюда бы Гермиону. Она бы прочла лекцию о блокирующих чарах, — Гарри с сомнением полистал девственно чистые страницы, потом приставил палочку к одному из разворотов и хорошо поставленным голосом произнес:

— Открой свои секреты!

Чем не способ, а?

На всякий случай отстранился подальше.

— Очень бы пригодились мои очки, — пожаловался.

— Извини, я их не…

— Гляди!

Медленно, очень медленно на бумаге проступили чернила: почерк размашистый, но аккуратный, с эффектными завитушками.

— Верни меня на место, поганая грязнокровка, — прочел Гарри. — Надо же, поганая грязнокровка! Я думал, это Малфой сам выдумал, а оказывается, в Кодексе прописано.

— А ну‑ка, — Луна подняла свою палочку и указала ею на ту же страницу. — Я хочу тебя прочесть!

Слова выцвели, но на их месте появились другие.

— Убери руки, полоумная. Предатели крови не смеют читать моих строк.

— О чем это она? — не понял Гарри, близоруко щурясь.

— О нас, наверное, — Луна пожала плечами. — О том, что между нами было.

Гарри старательно потер лоб, пытаясь подавить неловкость и смущение.

— Ну, кое‑что мы выяснили, — не обращая на него внимания, заметила Луна. — Книга разговаривает.

— Обладает разумом?

— Верно.

— Многие магические артефакты наделены разумом, Луни. И что? Как правило, разум злобный, и все его усилия направлены на разрушение и причинение страданий. А этот еще и оскорбляет, — Гарри мстительно щелкнул по книге пальцем.

— Отвали, Поттер, — тут же вылезла надпись.

Гарри резко захлопнул Кодекс и уставился на обложку.

— Сомненья червь мне душу ковыряет. Уж не наш ли Малфой ее написал?

— С разумным существом можно договориться, — сказала Луна. — Убедить.

— Ты шутишь.

— Вовсе нет. Просто иногда…

— Тихо! — Гарри прижал палец к губам и напрягся, прислушиваясь. — Ты ничего не слышала? Как будто что‑то упало.

Он резко перегнулся через Луну, на пару мгновений придавив ее своим весом к кровати, и схватил с пола брюки. Выдернул из них пижамные штаны, которые отбросил в сторону, и начал натягивать прямо на голое тело.

— Фу, — скривился, когда мокрая, холодная, грубая ткань прилипла к коже.

— Сикаро максима! — Луна взмахнула палочкой.

— Ай! — удивленно вскрикнул Гарри: брюки мгновенно нагрелись, от них повалил пар.

Гарри перевел дыхание, прислушиваясь к ощущениям: вроде, ничего не обжег? Пробормотал: "Спасибо", — затягивая ремень потуже и щелкнув пряжкой. И рысцой потрусил к выходу.

Из‑за двери в комнату слизеринцев вертикальной полоской просачивался свет.

— Возьми, — Луна оказалась рядом и сунула ему в руку очки. — Что там?

— Я посмотрю. Подожди здесь.

Настороженно озираясь, он двинулся по коридору. Всего десяток футов, несколько шагов босиком по покрытой высохшей грязью ковровой дорожке, а внутри зашевелилось нехорошее предчувствие. Даже не предчувствие — уверенность. Гарри уже знал, что увидит, и от этого неизбежного знания становилось гадко, мерзко на душе. Шаг за шагом, чувствуя, как трется о голую кожу жесткая, мятая ткань брюк, морщась, невольно задерживая дыхание и понимая, что ничего нельзя изменить. Оно, это знание, витало в воздухе тяжелым, теплым горько–соленым запахом меди, и добравшись наконец до комнаты, проделав эти несколько шагов, Гарри в изнеможении прислонился плечом к косяку.