Алсана Злолотце - Линия Ветра

Лерон тряхнул головой и первый шагнул к замершей в ожидании вампирше.

— Вот это другой разговор, милый! — довольно улыбнулась Алая, протягивая руку и убирая ему со лба волосы.

— Смелость принято поощрять, — гвардеец вернул улыбку.

Вампирша удивленно приподняла бровь.

— Какая наглость!

— И наглость тоже, — кивнул человек.

Зрители напряженно замерли. Алая запрокинул голову, обхватила себя ладонями за плечи и затянула гортанный речитатив на эледвере. По мере того, как она шептала древнее заклинание, начинало казаться, будто дочь княжества Ромэн светится изнутри. Когда сияние стало отчетливо заметным, Алая резко хлопнула Лерона по лбу, оставляя на коже отпечаток ладони. И пока гвардеец не пришел в себя — подарила ему короткий, но очень страстный поцелуй.

— Мало! — возмутился парень, закусывая нижнюю губу.

Вампирша пожала плечами и обернулась к остальным. Из них двое уже стояли с отпечатками — Арлес не терял времени даром. Алая быстро коснулась лбов Гарлястика и Листера. И тут же уши заложило от болезненной пустоты внутри. Вампирша покачнулась, но Лерон не позволил ей упасть.

— И? — поинтересовался гвардеец в самое ухо. Алая хмыкнула, отстегивая от пояса серебряную флягу. Пила она жадно, не слишком заботясь об аккуратности. И о впечатлении, которое произведет струйка, стекающая из уголка рта.

— Четыре часа, — напомнил Арлес. — Не сопротивляйтесь чутью, которое поведет вас, считайте это обострившейся интуицией, например.

— Где встречамся? — уточнил Гарлястик.

— Все зависит от того, где окажемся. Не потеряемся, вот увидите.

Малахан не ела, а только крошила в пальцах кусок пирога, медленно и изящно. И сидела, конечно, так, что зеленая ткань выгодно подчеркивала все нужные изгибы тела. Если не знать, сколько дюжин лет этой… женщине и какими способами она поддерживает свою молодость, то можно без раздумий назвать ее прекрасной, как прекрасны мраморные статуи, вышедшие из рук признанных мастеров.

— Ты прячешься от меня, Ветер? Брось, я давно уже простила тебе кражу диска.

— Я? Прячусь? — Велен сглотнул очередную порцию кровавой слюны и через силу усмехнулся. Боль, как это ни странно, помогала ему не растерять остатки хладнокровия и самообладания. Происходящее потеряло остатки реальности. Этот завтрак, который не ели ни хозяйка, ни гость, происходил как-будто в другом мире.

— Да. Раньше ты не отгораживался от меня столом, — точно выверенный взмах руки. Как бы Северный ни сопротивлялся, а царица лэррийек умела завораживать.

— Я могу хоть верхом на него сесть — от этого ничего не изменится. Между нами стена из вещей куда важнее твоего стола.

— Неужели — и в каждом движении, в каждом звуке — фальшь. Она ведет светскую беседу, а внутри празднует победу. Тварь. Лживое чудовище.

И самое отвратительное — даже знай капитан о том, во что потом обойдется ему то плавание к лэррийкам — все равно не удержался бы. Проклятое самоутверждение!

— Мал, хватит разыгрывать из себя наивность, тебе не идет.

— Это часть стены?

Что он делает? Кроме того, что тянет время? Что он делает здесь, в этой комнате, с этой женщиной?

— Основная ее часть — ты, — ар-принцу самому было тошно от того, какое отвратительное чувство вызывала царица всем своим видом. Малахан вопросительно склонила голову к плечу. — Ты мне противна.

Царица усмехнулась.

— Врешь ведь. Хочешь, я разденусь? Без одежды я всегда нравилась тебе больше.

Велен молча покачал головой. Мальцы Малахан замерли в воздухе.

— Ты стал скучен, Ветер. Из урагана превратился в занудный сквозняк.

— Видимо, такова моя судьба, — странно. Он говорит о вещах, которые очень важны для него, а в груди ничего даже не дрогнуло. Как будто все это не по-настоящему и не происходит в реальном мире.

— Я всегда знала, что семейная жизнь портит самых лучших мужчин. Ты не хочешь сказать мне спасибо за то, что я избавила тебя от такой судьбы?

— Не хочу, — нужно отвлечься. Думать о чем угодно, только не о том, что Малахан сделала с Таисс. — Что стало с Криворуким Шахом?

— То же, что и с любым другим капитаном кроме тебя. Висит на рее.

Кто бы сомневался. Нужн о было тянуть время, как угодно, хоть зубами вцепившись, но разговаривать с Малахан было не о чем. Мысли все с большим скрипом приходили в голову, где пульсировало только «Все это оказалось напрасно. Я не успел вовремя, не спас». Хотелось сорваться с места и хоть что-то сделать. Или сесть на пол, вжаться затылком в стену и окончательно провалиться сквозь время. Чтобы больше ничего не было. Потому что после того, как он отказался от дверей, открытых в Хаос, а Таисс превратилась в лэррийку, ничего уже просто не может быть.

— Между прочим, твоя Таисс приложила к этому руку. И сделала это с огромным удовольствием.

Ну, еще бы… Высокие, неужели Таисс, горячая, несдержанная, искренняя и полная эмоций, согласилась превратиться в тварь, для которой в мире существует только жестокость, ненависть и слепое подчинение царице? Таисс. Его Таисс.

— Я бы удивился, если бы это было не так. Мал, зачем ты это сделала? Только ради того, чтобы мне отомстить?

— Как давно я не слышала этого «Мал»… — лэррийка поднялась с кресла. — Не буду врать, в первую очередь ради мести. Боль за боль, Ветер.

— Велен криво ухмыльнулся. Перед глазами вдруг пронеслось видение, такое яркое, как будто это уже случалось однажды: отрешенная и чужая миру Таисс склонялась над ним и ее лицо заслоняло собой раскрывшиеся ворота Хаоса.

— Бред! Вся эта история Малахан от начала и до конца — бред выжившей из ума старухи! Она просто прячет Таисс где-то, а про превращение выдумала, чтобы выиграть время. И сколько уже выиграла? Три часа, четыре? Нет, это время выиграл Арлес и те, кто сейчас ищет Таи.

Как-то незаметно Малахан оказалась рядом и уже почти дотронулась ладонью до его щеки.

— Я не виновата, Ветер. Она сама меня попросила.

— Перехватить руку лэррийки было тяжело: воздух как будто превратился в воду и ухнул сверху всей своей тяжестью. Но заклинание не сумело полностью пробить щит. Царица вскрикнула от боли, когда ар-принц сдавил ее запястье.

— А вот теперь ты завралась окончательно! — зло процедил он. — Я слишком хорошо знаю свою жену!

— Еще одна грубость с твоей стороны — и все, кто с тобой пришел, умрут! — зашипела царица.

Заклинание, которое все это время действовало в комнате, рассыпалось окончательно. Велемиру снова стало легко и ясно, как будто кто-то убрал с окон тяжелые шторы, не пропускающие солнечных лучей.