Татьяна Нартова - Путь к океану

— Правильно, капитан. А еще существует мнение, что подобные потоки нельзя ничем перебить, даже трехкомпонентными конструкциями.

— То есть вы предлагаете нам использовать остаток чьей-то сущности для того, чтобы сделать брешь в щите?

— Именно. Только вы не совсем правильно сказали: не сущности, а души. Ведь любой сотворенный объект — не что иное, как сформированный по определенному закону кусочек сущности. Или, точнее, его избыток. Эта жемчужина вернется к своей хозяйке, а заодно и нас проведет к ней. Только есть одно маленькое условие.

— Какое? — насторожился Локмер.

— Ваша Лида должна быть в сознании и отвечать за свои действия. И лучше, если при этом ее организм будет целым и невредимым, — что-что, а добавить в бочку меда ведра три дегтя Элистар-старший любил.

— А если этого не произойдет? Если уже поздно? Ведь пока мы тут обсуждаем научные аспекты проблемы, Азули могла не единожды успеть убить мою невесту или сделать из нее узнающую.

— Не горячитесь, юноша. Наша обожаемая Всевидящая три часа назад покинула этот домик. Да я и не думаю, что эта тварь будет проделывать одну и ту же работу дважды. Уж поверьте мне, она не из терпеливых. Не получается с первой попытки, второй уже не предпринимается. Отсюда вывод: человеческая женщина либо давно покоится в мусорном ведре в виде обугленных остатков, либо еще не очнулась. Что касаемо первого варианта, он маловероятен. Если бы целью андереты было убийство Лиды, она бы не стала бы тащить ее сюда, а просто-напросто, добила бы на месте.

— И что мы будем делать? — тоскливо поинтересовалась Мэрке, — Вы можете определить, когда Лида придет в себя?

— Не сомневайтесь. А пока, давайте что-ли костерок запалим? — зевая, предложил Элаймус. Остальные покосились на него, словно мужчина сказал им что-то крайне неприличное. Однако спорить не стали. Долгий день медленно перетекал в долгую ночь, наполняясь, словно чаша до краев, ожиданием.

— Одевайся, — я даже не взглянула на брошенную мне под ноги кучу тряпок. Элаймус нависал надо мной, подобно водяному валу, нетерпеливо постукивая ногой по полу.

— Зачем? — кажется, этот вопрос его не устроил. Зато ответ на него был для меня сейчас очень важен. Истерика прошла так же резко, как и началась. И ничего не оставила после себя. Словно раньше во мне бушевал пожар из красных языков боли, розоватых искорок обиды, расцветающих на золотистых поленцах любви к единственно важному для меня существу. А сейчас он затих, спалив всю мою сердцевину, место которой он занимал все это время, и оставив лишь оболочку. Так горят торфяные пожары, которые сложно потушить, потому что до поры до времени их просто нельзя увидеть под болотными кочками. Зато, если потушишь, ходить по этим местам нельзя — провалишься в выжженную пустоту. Только теперь я поняла, почему ринулась в этот бой за возвращение Гервена, зачем пыталась грести против течения. Конечно же, отчасти все это было и ради самого крашеного, не бросившего меня в один из самых худших моментов жизни, но больше всего мне просто хотелось снять с себя свои собственные грехи, чтобы остаться с Дэрлианом без их пугающего груза. А теперь? Мне уже все равно, что будет дальше, так есть ли смысл вновь и вновь бежать по пыльной дороге жизни, когда можно неспешно идти по ней?

— Ты что, издеваешься? Нам надо отсюда как можно быстрее убраться, пока проход открыт. Между прочим, Локмер не всесилен, да и я начинаю терять терпение.

— Зачем? — снова повторила я, — И при чем здесь Локмер?

— Притом, что твои друзья в данный момент ждут тебя за стенами этого миленького домика. И если я тебя им не доставлю, они или порубят меня на тысячи маленьких Элистаров, или разнесут здание.

Я пожала плечами. Друзья? Странно, но мне не вспоминалось ни одного лица, кроме одного, самого яркого, впечатавшегося в память. Но разве эльф Шерненс не погиб вместе с Сотворителем? Он говорил мне тогда, что ничто и никто не исчезает бесследно, растворяясь в деревьях, цветах, воздухе. Но вдыхаемый кислород не освежал мыслей, в отличие от его голоса, сквозняк, щекочущий голые ноги, не обнимал его руками за плечи. Нет, Элаймус, у меня не осталось больше друзей, ни единого.

— Оставь меня.

— Как пожелаете, эивина Медиас. Однако, не думаю, что ваш жених придет от этого в восторг. Лида, очнись, наконец! — леквер с силой тряханул меня, от чего комната перед глазами поехала в сторону, — Я понимаю, что ты сейчас в шоке, но хотя бы перестань говорить глупости. Я не могу нарушить договор с Викантом.

— Викант? — удивительно, но имя гвардейца подействовало на меня сильнее пощечины. Конечно же, он беспокоится обо мне. Мой дорогой глупый мальчик, надеющийся на чудо, на то, что когда-нибудь я приду к нему с положительным ответом. Наверное, он будет рад узнать, что теперь между нами нет никаких препятствий. Ведь я не буду больше сопротивляться, у меня просто нет права это делать, нет права цепляться за верность Дэрлиану. Этот мир научил меня не наступать на одни и те же грабли. Но… как же тяжело с этим согласиться.

И тут меня словно кто-то хорошенько стукнули по голове. Что-то подозрительно знакомое в голосе Элаймуса заставило меня невольно податься вперед и округлить глаза.

— Договор? Какой к темному договор? — ох, Лидка, не стоило так орать. Леквер сморщился так, словно его заставили съесть лимон, причем целиком, и недовольно прошипел:

— Это древний обычай.

— О! — я схватилась за голову, мешком оседая на кровать. Опять все с начала. Еще немного, и у меня будет такое впечатление, что моя жизнь не как у всех — спираль, а замкнутое кольцо. Интересно, за каким семейным артефактом мне на этот раз придется тащиться. Стоп! А собственно, чего я паникую? Во-первых, для меня уже все бессмысленно, а во-вторых, договор заключали не со мной, а с Викантом. Так что я имею полное право прямо сейчас картинно впасть в состояние оцепенения, и никто не помешает мне спокойно пострадать. Однако, мне почему-то резко перехотелось это делать. Наоборот, в вены как будто влили жидкую лаву, заставляющую двигаться, творить, снова спасать себя и всех окружающих. Что ж, это лучше, чем закопченная пустота внутри.

— И нечего тут из себя корчить не пойми кого! — шипение поменяло тональность, теперь в нем хрусталиками льда поблескивала явная ирония, — Мне говорили, что ты настоящая скала, а я вижу перед собой какую-то медузу.

Я мрачно покосилась в сторону окна. Море постепенно успокаивалось, приобретая свой обычный светло-синий цвет. Наверное, здесь очень красиво, когда светит солнце. Стеклянная поверхность отразила мою всклокоченную голову с отросшими до плеч серебристыми волосами, словно измазанными грязью на концах (остатки "вечной" краски), безумные глаза и тело в полупрозрачной сорочке. И правда, медуза. Только вот ни щупалец с ядом, ни даже возможности притвориться несъедобным целлофановым пакетом, у меня нет.