Андрей Смирнов - Владыка Ядов

«Иногда без тьмы никак не обойтись!» — Довольным тоном сообщил змееныш, поднимаясь по ноге Кельмара и струясь по спине, чтобы занять затем свое привычное место на его левой руке.

Глава восьмая

В Морфъегульде, во вновь отстроенном дворце, в многранном Зале Начал, стены которого украшены фресками и барельефами, на черном агатовом ложе, на подушках, сшитых из снов совращенных детей, я возлежу, пребывая в своей женской ипостаси. Мое великолепное эбеновое тело, полностью обнаженное, украшенное, как драгоценностями, трупными пятнами и гнойниками, излучает желание и силу. Время разума прошло, пришло время страсти.

— Приведите пленников, которых вы захватили вчера, — говорю я, обращаясь к кхаду, похожим на сколопендр, стоящим справа от ложа. Мой голос вкрадчивый и томный, он подобен напитку, пьянящему разум. — Гиора, человека и оборотня.

Кхаду кланяются и уходят, а когда возвращаются, то приводят в зал рогатого демона, мужчину средних лет и юношу, в чертах лица которого есть что-то от соболя или куницы.

— Принесите чаши с огнем, лавой, льдом и водой, — говорю я, обращаясь к лганарэ, людям-скорпионам, стоящим слева от ложа.

Они кланяются и уходят, и возвращаются с чашами, полными эссенций, выделенных из чистых стихий.

— Приведите халнея и костяного демона, — говорю я, обращаясь к кадётам, стоящим в центральной части зала, между ложем и большими двустворчатыми дверьми.

Они кланяются и уходят, плетя сети из своих чар, а когда возвращаются, в этих сетях находятся мечущаяся, как птица в клетке, живая тень, и крупное злобное существо, напоминающее скелет дикаобраза, ощетинившегося на редкость кривыми и толстыми костяными иглами.

— Сотките над залой полог, — говорю я, обращаясь к паучихам, притаившимся у стен. — Чтобы никто из тех, чье сердце боязливо и страшится любви, не смог бы в эту ночь уменьшить мое удовольствие своим постыдным бегством.

Они создают призрачные тенета и опутывают зал паутиной из чар, и когда заканчивают, я велю всем своим слугам покинуть зал, ибо нельзя созерцать предстоящее таинство, оставаясь безучастным, а их духовные тела в качестве компонентов мне сегодня лишь помешают.

Томление охватывает меня, я глубоко вздыхаю, изгибаясь, немного меняю позу на ложе и издаю негромкий стон. Яды, заключенные во мне, приходят в движение. Они соединяются в сложную смесь, которая выделяется из меня вместе с потом и смазкой. Эта смесь попадает в воздух — настолько легкая и неощутимая, что лишь оборотень мог бы уловить ее аромат, находись он тут в своем зверином обличье. Гиор, человек и перевертыш дышат моей силой, разлитой по залу и соединенной с воздухом, и на них аромат оказывает воздействие почти сразу. Халней и одлорг не дышат вовсе, но это не важно — смесь все равно проникнет в них, впитается в кости и в сгусток живой темноты, и когда это произойдет, все остальное потеряет значение.

Однако, для предстоящего таинства мне не хватает еще четырех компонентов. Я дую на четыре чаши с четырьмя элементами, призывая связанных с ними стихиалей — и вот, над одной из чаш вспыхивает пламя высотой в человеческий рост, другая бурлит фонтаном лавы, в третьей растет и лопается ледяное дерево, четвертая исторгает водяной гейзер. Из четырех врат являются четыре духа и принимаются стремительно и отчаянно летать по залу. Они чувствуют себя пойманными, и чувства их не обманывают. Но чувства изменчивы. Когда мой аромат проникает в них, они забывают о том, что пленены и обречены…

Первая троица к этому моменту уже теряет себя. Человек ползет ко мне по полу, он лижет пол и ступеньки, ведущие к возвышению, на котором стоит ложе. Он смотрит на мое тело, не отрывая глаз, и его трясет от вожделения. Гиор катается по полу, бешено ревя, раздирает стены когтями и грызет зубами барельефы. Соболь, уже в зверином облике, распушил хвост и медленно идет к моему ложу.

Пока мои гости теряют себя из-за разлитого в воздухе аромата, мое тело меняется. Живот, грудь, лицо и бедра белеют, чернота отступает за спину. За спину же смещаются гнойники и трупные пятна. Я чувствую, как плоть от лопаток до поясницы взбухает — наружу тянутся девять темных отростков, и на конце каждого из них находится утолщение, похожее на бутон нераспустившегося цветка.

Стихиали также устремляются ко мне, и из распавшихся клеток выходят халней и одлорг. Костяной демон покорился почти сразу, и лишь живая тень пытается еще сопротивляться. Я, улыбаясь, смотрю на халнея, зная, что хватит его ненадолго, ибо хранящая его сила находится слишком далеко от нас, чтобы полноценно защитить своего подданого, и даже будь Король Теней здесь, в этом зале, я бы приняла его вызов и уничтожила бы его ради того, чтобы добыть алхимический ингридиент, скрытый в семи душах живой тени.

Все происходит так, как и должно. Тень теряет себя и устремляется ко мне — последней из всех.

Девять бутонов раскрываются и распухают, являя взорам моих гостей девять женских тел, возлежащих внутри девяти огромных цветков. Все тела различны и все — похожи на то единственное, которое их породило. Я ощущаю себя в каждом из них, улыбаюсь и маню к себе каждого из девяти избранников, ласкаю себя девятью парами рук, выказываю вожделение девятью парами глаз, движениями девяти пар ног. Обезумевшие мужчины, демоны и стихиали устремляются ко мне, впиваются губами в мои губы, терзают мои груди, нетерпеливо входят в мои лона. В один и тот же миг я ощущаю девять соитий, и девять видов наслаждения текут по девяти отросткам в центральное тело, остающееся неподвижным и недоступным. Из девяти соитий подобны плотской любви, известной людям, лишь три: гиор в бешенном ритме овладевает демоницей, беря ее сзади; мужчина склонился над женщиной, лежащей на спине и положившей ступни ног ему на поясницу; соболь проникает в миниатюрную женщину-фурри, лежащую на боку, кусая ее плечо и оставляя на коже следы от когтей. Оставшиеся шесть тел соединяются иными способами. Стихиали проникают в тела женщин, похожих на призрачные сосуды, и заполняют их изнутри своими энергиями. Одлорг разрывает и пожирает демоницу, похожую на страшно худую женщину, в которой нет мяса, только скелет и кости; у женщины широкий рот, полный прочных зубов, и она также пожирает одлорга, дробя и кромсая его кости, а ее собственное тело восстанавливается столь же быстро, как и уничтожается костяным демоном. Халдей и женщина-тень кружатся в сложном танце, постепенно сближаясь, сливаясь и соединяясь друг с другом.

Я ощущаю желания всех участников — не только свои собственные, исходящие от девяти женских тел, но и желания своих гостей и избранников, потому что в ходе близости энергии двоих становятся одним целым. К девяти потокам, текущим к центральному телу, теперь примешиваются энергии моих гостей, и я знаю, что чем дальше, чем заметнее и полнее будет их присутствие. Я собираю их чувства, их страсть, их наслаждение внутри себя, смешиваю со своими чувствами, с духовными и колдовскими ингридиентами, таящимися внутри меня, с различными видами ядов и жгучих смесей, и жду завершения первого этапа таинства. И вот, их желание достигает пика, они отдают себя и теряют, и если после оргазма, случившегося в ходе обычной близости, удовольствие коротко и вскоре все возвращается на свои места, то сейчас — не так: они отдают себя волна за волной, долго, все более мучительно, и ничто не возвращается назад, потому что они отдают самих себя полностью, без остатка, гаснут, выпитые моими телами, лежащими в бутонах огромных хищных цветов, становятся семенами новой жизни, в которой наслаждение и смерть слиты так тесно, что их невозможно различить. Семена насыщаются моей силой в центральном теле, и отправляются обратно, в девять внешних тел. Поначалу как будто ничего не происходит, затем я начинаю стонать девятью голосами, и некоторые из этих голосов вскоре принимаются кричать. Мои животы вспухают, я испытываю боль, когда мои еще нерожденные дети начинают выгрызать мою плоть изнутри. Мои тела быстро восстанавливаются, но этого уже недостаточно, ибо даже нерожденные, хуриджары намного ужаснее любого одлорга или духа огня. Вой и крики наполняют комнату, мои тела содрогаются и делаются уродливыми, и лишь ослепительное белое, прекрасное тело на агатовом ложе, остается спокойным и неподвижным. Если наслаждение — семя, то боль — жизненные соки, которыми нужно накормить детей для того, чтобы они стали такими, как я хочу, и я даю им эту пищу.