Владислав Соло - Астральное тело - 1

— Да что это я! — насильно, будто оживляя себя от властительной дремоты, сказал я вслух.

Работу Корщикова я уже давно прочитал и успел вернуть ее обратно автору. Потому что мало что понял в прочитанном, я никак не отозвался о ней — промолчал, а Саша и не спросил. А вот Священная Книга Тота… Она манила меня, будто символ какой, хотя и не была на виду, но она озаряла мою комнату, привлекала…

Я встал с дивана и движением воли отбросил от себя весь хлам сегодняшних впечатлений. Несколько секунд они еще пытались снова обрушиться на меня, но я жестко удержал их на расстоянии.

Алеф

Давно я уже отпечатал Священную Книгу Тота, но долгое время не решался приступить к ее изучению. Я прочел только предисловие и Введение. Сражу же после промывки фотографии этой таинственной книги раскладывались по всему полу моей комнаты на газетах для сушки. Я брал по одной, еще влажной, фотографии и читал.

Остановившись на Первом Аркане, я понял, что нуждаюсь в осмыслении, и я отложил книгу до того момента, когда почувствую внутреннюю сосредоточенность, готовность к ее восприятию.

Теперь я, неожиданно для себя, вытащил запрятанные среди старых книг моей домашней библиотеки две стопки переплетенных фотографий, открыл первую и прочел с начала до конца — все пять параграфов Первого Аркана: "О Божестве Абсолютном; О Божестве Творящем, Его Триединстве и Божественном Тернере; О Мировом Активном Начале; О Воле и Вере; О Человеке совершенном и Иероглифе Аркана Первого".

Одного раза мне показалось мало, и я прочел все параграфы еще и еще раз.

Для того, чтобы лучше усвоить, ближе ознакомиться с материалом, я попробовал набросать своеобразный конспект-размышление на темы параграфов Первого Аркана.

Время шло быстро.

Я почувствовал, что устал. Тогда, допечатав на пишущей машинке последнюю страничку, своего, своеобразного конспекта-размышления — я отложил свое занятие в сторону. Теперь, я понимал, что, то, что я произвел сейчас, не совсем конспектразмышление, а скорее своеобразный, чуть ли не дословный перевод мною Владимира Шмакова на иной текст. Иначе говоря, то же самое, но намеренно другими словами. Допечатав, я почувствовал, что устал, и я оставил пишущую машинку, надежно спрятав все бумаги.

"По-моему, неплохой прием для осознанного запоминания и ориентировки в изучаемом", — подумал я и тут же добавил вслух:

— Все, на сегодня хватит.

Позвоночник

— Ива-ан! — отчаянно выкрикнул я.

Оказалось, что я стоял в небольшой квадратной комнате. В ней было все, абсолютно все черного цвета. Даже штора, за которой я предполагал окно, тоже была из черного бархата. Этот бархат, и стены вокруг, и потолок, и пол, — все имело какую-то пространственную, космическую глубину для взгляда, и вместе с тем я ощущал, именно ощущал, а не созерцал, что стены, и пол, и потолок, и штора все же являлись таковыми.

Невероятно, но я будто бы парил в безграничном пространстве квадратной комнаты, хотя и чувствовал опору под ногами, и мог прикоснуться к стенам. Только штору отодвигать я не решался.

В комнате царил неведомо откуда непонятный свет. Словно светилось само пространство и мне было почему-то необъяснимо страшно, жутко находиться здесь одному. Это был страх предчувствия.

Вдруг стена, что находилась напротив черной бархатной шторы, вспыхнула гаммой самых ослепительных красок!

Я отпрянул в сторону и стал протирать свои будто воспламененные, светящиеся во тьме глаза.

Наконец, мои глаза как бы потускнели, но точно фиолетовые угольки еще догорали в них. Я снова мог открыть глаза и видеть. Я обернулся и оторопел!

Боже мой! То, что я увидел, то, что теперь мог отчетливо различать и осознавать умом и сердцем, заставило меня остаться на месте в состоянии удивления и очарованности.

В двух метрах от меня располагался массивный стол, выполненный полностью из серого камня. Его увесистая столешница опиралась на две вертикальные стенки, соединенные посредине перекладиной. Позади этого стола висел массивный занавес кроваво-красного цвета, наполовину отодвинутый в сторону, и тем самым собранный в ровные складки, сам не знаю зачем, но я сосчитал эти складки: их оказалось ровно девять.

В тот самом месте, откуда был отодвинут занавес, я разглядел лестницу, уходящую вниз, в землю.

На фоне этого занавеса стоял в полный рост сильный, мускулистый человек, лет тридцати пяти на вид, в расцвете своих молодых сил. Он не шевелился, но был, я не сомневался, абсолютно живым, настоящим. Я сразу же узнал его! Это был Маг.

Несколько минут я сосредоточенно рассматривал его, видел ли он меня, — не знаю.

Под его ногами, на полу, был разостлан ковер, на котором красовались вытканные желтые гирлянды и лавровые венки. Одежда Мага поражала своим простым совершенством, духовным проникновением!

На Маге была короткая туника, доходившая ему до колен, перехваченная широким кожаным поясом повыше бедер. Эта туника собиралась во множество складок, а цвет ее изумлял глаза своим тонким переливом: она была белая, но слегка розовая, с золотистым оттенком.

Маг очень крепко стоял на ногах. Его правая нога была выдвинута немного вперед. На голове у этого посвященного мужа покоилась золотая змея, заглотнувшая свой хвост. Змея опоясывала лоб, и казалось, что она вот-вот шевельнется!

Над головой Мага висел, будто парил, знак бесконечности в виде горизонтальной восьмерки.

Маг высоко держал поднятой свою правую руку к сияющему небу. В этой руке он держал скульптурный жезл. И я отчетливо мог разглядеть его детально: я видел скипетр, который обвила огромная змея, на которой покоилась исполинская черепаха, а на ней стояли три белых слона, а слоны поддерживали сферу с семиярусной пирамидой, а над пирамидой (в мои глаза вонзался ослепительный источник света, и когда я прищуривался, то мог различать в этом источнике света) золотой треугольник.

На груди у Мага я отчетливо видел равноконечный крест с раздвоенными и закругленными концами. Посередине креста сияла укрепленная на тонкой спирали яркая красная точка, она завораживала.

Я продолжал рассматривать остальные атрибуты величественной объемной картины, так внезапно возникшей передо мной, и мое зрение уловило чашу, стоящую возле Мага на столе. Она была из чеканного, почерневшего от времени, золота. Рядом с чашей лежал меч, клинок которого расширялся к острию и был сделан, как мне показалось, из матовой платины, а ручка его была, насколько я понимал, опять же из золота.

Полный восторга, я подошел поближе к столу. На нем лежал сикл (пантакль) — золотая монета с изображением равноконечного креста, заключенного в круг.