Джо Аберкромби - Прежде чем их повесят

Джезаль потихоньку начал смутно осознавать, что прежде жил весьма легко и привольно. И почему он так нудно, долго ныл из-за ранних подъемов на тренировку? И из-за игры в карты с недостойным плебеем лейтенантом Бринтом? И слегка разваренных сосисок на завтрак? Да ему следовало ходить вприпрыжку, лучиться радостью и хохотать только потому, что над головой сияет солнце! Джезаль закашлялся, засопел и растертой рукой вытер растертый нос. Хорошо, что кругом вода — слез никто не заметит.

Больше него страдала, наверное, лишь Ферро, которая время от времени с гримасой ненависти и ужаса поглядывала на треклятые непросыхающие тучи. Вид у нее был жалкий: короткие колючие волосы облепили голову, вымокшая насквозь одежда висела на худеньких плечах как на вешалке, по иссеченному шрамами лицу текла вода, на кончике острого носа и подбородке висели капли. Ни дать ни взять злая кошка, которую неожиданно окунули в лужу: сразу кажется меньше на четверть, да и свирепость будто смыло. Возможно, женский голос немного рассеет его тоску, а Ферро — единственная женщина на сотни миль вокруг.

Джезаль пришпорил лошадь и, поравнявшись со спутницей, постарался дружелюбно улыбнуться. Та смерила его мрачным взглядом. Ему стало не по себе. С близкого расстояния от Ферро снова веяло опасностью. Как же он забыл о глазах! Желтые, странные, сбивающие с толку. Пронзают тебя, словно два кинжала. Мелкие зрачки жалят, точно острия булавок. Зря он к ней подъехал, придется хоть что-то да сказать.

— Наверное, в твоих родных краях дожди не часто идут?

— Ты заткнешь свою долбаную пасть или тебе врезать?

Джезаль лишь закашлялся, а затем, незаметно отстав, глухо процедил:

— Вот сука бешеная…

Ну и черт с ней! Пусть мучается. Он не намерен упиваться жалостью к себе. Это не для него.

Дождь наконец закончился, но воздух еще пропитывала густая сырость, а небо отливало странными цветами. Меж клубящихся над горизонтом облаков прорывались розово-оранжевые блики вечернего солнца, озаряя серую равнину зловещим фантастическим сиянием. В этот миг взорам путешественников и открылась страшная картина.

На дороге стояли две пустые повозки; третья — без одного колеса — лежала на боку вместе с впряженной мертвой лошадью; изо рта животного свешивался розовый язык, над окровавленным боком торчали обломки двух стрел. На примятой траве, точно разбросанные в детской игрушки, валялись трупы. На одних телах чернели глубокие раны, у других были переломаны конечности, над некоторыми топорщились стрелы. У одного убитого не хватало руки — только обломок кости торчал, как из куска мяса на прилавке у мясника.

Куда ни глянь — всюду искореженное оружие, обломки дерева, изрезанные рулоны ткани на сырой траве, открытые сундуки, развороченные бочки да выпотрошенные ящики.

— Торговцы, — пробормотал Девятипалый, озирая царящий вокруг разор. — И мы под них маскируемся! Жизнь тут не стоит ломаного гроша.

— А где-то по-другому? — скривив губы, заметила Ферро.

Веющий над равниной холодный ветер пробирал Джезаля сквозь сырую одежду до костей. Он никогда не видел мертвых, а тут их лежало… сколько? Не меньше дюжины. Он начал считать, но, пересчитав половину, почувствовал легкую дурноту.

Остальных жуткое зрелище, похоже, не очень впечатлило. Хотя чему удивляться? Для таких насилие — обычное дело. Ферро, невозмутимая, будто сотрудник похоронного бюро, деловито переворачивала и осматривала изувеченные тела. Девятипалый стоял с видом: «видал я и похуже». Видал — как пить дать. И даже сам наверняка нарубил гору трупов. Байяз и брат Длинноногий слегка встревожились, но так же они тревожились, когда натыкались на неизвестный конный след. А Малахуса Ки происходящее вообще не интересовало.

Джезалю не помешала бы хоть крупица их спокойствия. Честно говоря, он чувствовал сильную дурноту, но ни за что бы в том не признался. Какая жуткая кожа — восковая, бледная, в брызгах дождевых капель… А одежда? Сапоги, куртки, даже рубашки — все исчезло. Что осталось, изодрано и вывернуто. А раны? Красные рваные полосы, синие и черные кровоподтеки, разрезы, разрывы, разверстые дыры…

Джезаль вдруг завертелся в седле, посмотрел назад, влево, направо. Всюду расстилалась пустынная равнина: бежать некуда, даже если кто-то подскажет направление к ближайшему человеческому жилью. В компании из шести человек Джезалю было безумно одиноко, а бескрайние, просторные луга напоминали ему клетку-ловушку.

Один из трупов — лопоухий рыжеватый юноша, примерно одних лет с Джезалем — смотрел прямо на него, отчего по телу побежали мурашки. Юноше не мешало бы побриться, хотя теперь это не имело значения. Несчастный держался окровавленными ладонями за живот, как будто пытаясь закрыть зияющую в нем глубокую рану. Внутри влажно поблескивали багрово-красные внутренности. Джезаля замутило. Его, правда, и без того с утра мутило от голода. Галеты ему осточертели, а бурду, которую ели остальные, он впихивал в себя через силу. Он отвернулся от тошнотворного зрелища и начал рассматривать траву, якобы в расчете отыскать важные улики. Желудок сжимался, подкатывал к горлу.

Крепко сжав поводья, Джезаль попытался сглотнуть набежавшую слюну. Все-таки он гордый сын Союза, черт возьми! Более того — дворянин, отпрыск знаменитого, благородного семейства! А главное — отважный офицер Собственного королевского полка и победитель турнира! Нет, не станет он позориться, корчась от рвоты на глазах этого сборища дикарей и придурков из-за пятен засохшей крови. Ни за что! Ни при каких обстоятельствах! На кону — честь страны. Не сводя глаз с черной мокрой земли, Джезаль стиснул зубы и велел желудку успокоиться. Постепенно его начало отпускать. Он несколько раз глубоко втянул носом прохладный, влажный — такой успокаивающий — воздух, а когда окончательно пришел в себя, оглянулся посмотреть, что делают остальные.

Ферро сидела на корточках, почти по запястье засунув руку в открытую рану.

— Остыл. Умер по меньшей мере утром, — бросила она Девятипалому и вытащила руку; на пальцах темнела свернувшаяся кровь.

В тот же миг Джезаль срыгнул на куртку половину скудного завтрака — даже из седла выбраться не успел. Пошатываясь, точно пьяный, он прошел два шага, и желудок снова скрутило. Уперевшись ладонями в колени, он согнулся пополам и сплюнул желчь на траву. Перед глазами все плыло.

— Ты как, в порядке?

Джезаль поднял взгляд на Логена и, несмотря на свисающую с губы длинную нить горькой слюны, попытался изобразить невозмутимость.

— Кажется, съел что-то не то, — пробормотал он, вытирая дрожащей рукой нос и рот.