Стивен Эриксон - Сады Луны

— Ты уже несколько дней что-то там жуёшь, — сказал он человеку рядом с собой. — Говори, солдат.

Скрипач вытер дождевую воду с глаз и покосился на восток.

— Нечего мне сказать, сержант, — угрюмо проворчал он. — Просто чувство. Вот эта чародейка, к примеру.

— Рваная Снасть?

— Ага. — Металл звякнул, когда сапёр расстегнул пояс с мечом. Скрипач пробормотал: — Терпеть его не могу.

Скворец смотрел, как тот швырнул пояс и короткий меч в ножнах на покрытую галькой крышу у себя за спиной.

— Только не забудь его, как в прошлый раз, — сказал сержант, пряча улыбку.

Скрипач поморщился.

— Вот один раз ошибёшься, и никто уже никогда тебе этого не забудет.

Скворец ничего не ответил, но его плечи задрожали от смеха.

— Худовы кости, — продолжил Скрипач, — я ж не боец. Не мечник — уж точно. Родился в одном из проулков Малаза, обучился камни тесать, чтоб вскрывать курганы на равнине за Паяцевым замком. — Он взглянул на своего сержанта. — Ты ведь тоже был каменотёсом, как и я. Мне эта солдатская наука тяжело даётся, не то что тебе. Мне дорога была в армию или в шахту — и иногда я думаю, что неправильный выбор сделал.

Веселье покинуло Скворца при этих словах Скрипача. «Наука? — подумал он. — Как людей убивать? Как их посылать на смерть в чужой стране?»

— Что ты чувствуешь насчёт Рваной Снасти? — отрывисто спросил сержант.

— Боится, — ответил сапёр. — Сдаётся мне, гонятся за ней старые демоны — и уже почти нагнали.

Скворец хмыкнул.

— Редко когда найдёшь мага с приятным прошлым, — заметил он. — Говорят, её не просто так завербовали, она от кого-то бежала. А потом на первом же задании всё испортила.

— Не вовремя она к нам так прикипела.

— Она потеряла свой отряд. Её предали. Кроме Империи, за что ей ещё уцепиться?

А за что ещё может уцепиться любой из нас?

— Она будто готова разрыдаться, вот-вот, каждую минуту. Думаю, чародейка сломалась, сержант. Если Тайшренн на неё как следует надавит, она нас сдаст.

— Мне кажется, ты недооценил чародейку, Скрипач, — сказал Скворец. — Она крепкая — и преданная. Это мало кто знает, но ей не один раз предлагали титул Высшего мага, да только она не приняла. Сразу не скажешь, но если они упрутся лоб в лоб с Тайшренном, ещё не ясно, чья возьмёт. Она — мастер своего Пути, а этого не достигнешь без твёрдого характера.

Скрипач тихо присвистнул и опёрся руками на парапет.

— Ошибку признаю.

— Ещё что-то, сапёр?

— Одно только, — с каменным лицом ответил Скрипач.

Скворец похолодел. Он знал, что означает этот тон.

— Говори.

— Что-то сегодня случится, сержант, — Скрипач обернулся, и его глаза блеснули в темноте. — И дело будет грязное.

Оба обернулись на стук дверцы люка на крыше. В потоке света из комнаты внизу появился Первый Кулак Дуджек Однорукий. Он поднялся на последнюю ступеньку и шагнул на крышу.

— А ну-ка помогите мне с этим проклятым люком, — крикнул он двум солдатам.

Они подошли, и под их сапогами заскрипел гравий.

— Есть новости про капитана Парана, Первый Кулак? — спросил Скворец, когда Скрипач присел и, покряхтывая, поднял и закрыл люк.

— Никаких, — ответил Дуджек. — Исчез. И кстати, пропал и твой убийца, Калам.

Скворец покачал головой.

— Я знаю, где он и где он был всю ночь. Вал и Молоток последними видели капитана, когда он уходил из таверны Нобба, а потом он будто растворился. Первый Кулак, мы не убивали этого капитана Парана.

— Не увиливай, — пробормотал Дуджек. — Проклятье, Скрипач, это что, твой меч там валяется? В луже?!

Скрипач с шипением выпустил воздух между зубов и поспешил к своему оружию.

— Про него скоро будут сказки рассказывать, — заметил Дуджек. — Шеденуль благослови его шкуру. — Он помолчал, приводя в порядок мысли. — Ладно, забудем об этом, вы не убивали Парана. Тогда где он?

— Мы ищем, — ровным тоном ответил Скворец.

Первый Кулак вздохнул.

— Хорошо. Принято. Ты хочешь знать, кому ещё могло понадобиться убивать Парана, а это значит — придётся объяснить, кто его прислал. Ну, он человек адъюнкта Лорн, давно уже. Но он не Коготь. Он растреклятый благородный сыночек из Унты.

Скрипач снова застегнул пояс и теперь стоял в двадцати шагах от них на краю крыши, уперев руки в бока. Хороший человек. Проклятье, да все они хорошие! Скворец сморгнул с глаз капли дождя.

— Из столицы? Может, кто-то из тех кругов. Никто не любит старую знать, даже сама знать.

— Возможно, — согласился Дуджек, но без особой уверенности в голосе. — В любом случае он должен командовать твоим взводом, и не только во время выполнения данного задания. Это его постоянное назначение.

Скворец спросил:

— Засылка в Даруджистан — его собственная идея?

Первый Кулак ответил:

— Нет, но чья, никто не знает наверняка. Может, адъюнкта, может, самой Императрицы. В общем, всё это означает, что мы вас засылаем в любом случае, — он на миг нахмурился. — Я должен выдать последние инструкции. — Дуджек обернулся к сержанту. — Тебе, если учесть, что Паран исчез.

— Могу я говорить прямо, Первый Кулак?

Дуджек хрипло хохотнул.

— Думаешь, я этого не знаю, Скворец? От этого плана смердит за милю. Тактический кошмар…

— Я не согласен.

— Что?

— По-моему, он отлично подходит для достижения поставленной цели, — глухо проговорил сержант, взглянув сперва на светлевший на востоке горизонт, а потом — на солдата на краю крыши. Ведь цель в том, чтобы мы все погибли.

Первый Кулак внимательно взглянул на сержанта, потом сказал:

— Пойдём.

Он отвёл Скворца к тому месту, где стоял Скрипач. Сапёр приветствовал их кивком. Вскоре все трое стояли у края и смотрели на город. Тускло освещённые улицы Крепи вились между громадами зданий и словно не хотели расставаться с ночью; за завесой дождя приземистые силуэты строений, казалось, дрожали перед приходом рассвета. Через некоторое время Дуджек тихо произнёс:

— Очень одиноко тут, правда?

Скрипач хмыкнул.

— Уж как есть, сэр.

Скворец прикрыл глаза. Что бы ни происходило в тысячах лиг отсюда, всё решалось именно здесь. Такова Империя и всегда такой будет — в любом месте, при любых людях. Все они — только инструменты, не ведающие, чьи руки их направляют. Сержант уже давно уяснил эту истину. Она его раздражала тогда, раздражала и сейчас. Теперь единственное, что приносило ему облегчение, — предельная усталость.