Стивен Эриксон - Сады Луны

— На полпути между жизнью и смертью — это обещание мне ничего не стоит, видишь ли.

— Лжец, единственный Путь, который может теперь тебя коснуться, это…

— Смерть, — сказал Паран. — Правда, — добавил он, — кое-кто… вмешался — и поспешил уйти, прежде чем ты и твои громогласные Псы прибыли сюда.

Король Высокого дома Тени метнулся вперёд.

— Кто? Что он задумал? Кто противостоит нам?

— Сам ищи свои ответы, Престол Тени. Ты же понимаешь, не так ли, что если сейчас отправишь меня во врата, твой… противник начнёт искать другие средства? Не зная, кто станет следующим инструментом, как ты вычислишь его следующий шаг? Будешь шарахаться от каждой тени.

— Легче последить за тобой, — согласился бог. — Нужно поговорить с моим спутником…

— Как хочешь, — перебил Паран. — Если бы только я мог встать…

Бог хитро расхохотался.

— Если ты встанешь, то пойдёшь. И только в одну сторону. Тебе дали отсрочку — и если Худ явится, чтобы поднять тебя на ноги, тебя поведёт его рука, а не наша. Великолепно. А если будешь жить, моя тень последует за тобой.

Паран хмыкнул.

— Сколько народу теперь собралось в моей тени.

Его взгляд снова упал на Гончих. Псы пристально смотрели на него, а их глаза мерцали, как угольки. Я ещё до вас доберусь. Алый свет стал ярче, будто его раздуло это мысленное обещание.

Бог снова заговорил, но мир вокруг Парана потемнел, поблек и угас, голос пропал, и вместе с ним — все чувства, кроме возобновившегося звона вертящейся монеты.

Неизвестно, сколько прошло времени. Паран бродил по воспоминаниям, которые, казалось, давно утратил: вот он — ребёнок, который цепляется за платье матери и делает первые, неуверенные шаги; вот бурная ночь, когда он бежит по холодным коридорам в спальню родителей, шлёпая крохотными ножками по каменным плитам пола; вот он держит за руки двух своих сестёр, они стоят на мощёном дворе и ждут, ждут кого-то. Образы рассыпались у него в голове. Платье матери? Нет, это же старая служанка в усадьбе. Не в спальню родителей, а в комнату слуг; а там, во дворе, с сёстрами, они простояли пол-утра, ожидая приезда матери и отца, людей, которых они едва знали.

В его сознании проплывали сцены, мгновения, исполненные таинственным смыслом, скрытой значимостью, кусочки загадки, которую он не мог распознать, собранные чужой рукой с неведомой целью. Паран мысленно содрогнулся от ужаса, когда почувствовал, что нечто — кто-то — перебирает важнейшие события его жизни, переворачивая их и бросая в новую тень настоящего. Уверенная рука… играла. С ним, с самой его жизнью.

Странная смерть…

Он услышал голоса.

— Вот проклятье, — перед открытыми, пустыми глазами Парана возникло чьё-то лицо. Лицо Хватки. — Не повезло ему, — сказала она.

Рядом заговорил сержант Мураш:

— Никто в Девятом его бы так не отделал. Только не в городе.

Хватка протянула руку и коснулась раны на груди, её пальцы на удивление мягко пробежали по его разорванной плоти.

— Это не работа Калама.

— Ты тут побудешь? — спросил Мураш. — Я схожу, приведу Вала и Молотка, и кто там ещё появится.

— Валяй, — ответила Хватка, обнаружив вторую рану в восьми дюймах под первой. — Это второй удар, правой рукой, слабый.

Вот уж и правда странная смерть, подумал Паран. Что его здесь задержало? Ведь он был… там? Там были жара, жгучий жёлтый свет? И голоса, фигуры — призрачные, неразличимые, там, под аркой из… из человеческих тел с за крытыми глазами и распахнутыми ртами. Хор мертвецов… Паран был где-то в другом месте, но вернулся к этим настоящим голосам, настоящим рукам, касавшимся его тела? Как он вообще что-то видит через пустые, стеклянные глаза, чувствует мягкие руки Хватки на своём теле? И откуда эта боль, которая поднимается из глубин, словно левиафан?

Хватка отвела руку и, опершись локтями на бёдра, присела на корточки рядом с Параном.

— А вот как же так вышло, что у тебя до сих пор кровь идёт, капитан? Ранили-то тебя по меньшей мере час назад.

Боль всплыла на поверхность. Паран почувствовал, как его липкие губы сплёвывают. Его челюсть щёлкнула, и он рывком втянул в себя воздух. А потом закричал.

Хватка молниеносно отскочила, и в её руке словно по волшебству оказался меч. Она отступила к дальней стене переулка.

— Милостивая Шеденуль!

Сапоги застучали по мостовой справа от неё, и Хватка рывком повернула голову:

— Целителя! Этот ублюдок ещё живой!

Третий колокол после полуночи звучно прогудел над Крепью, отозвался эхом на опустошённых комендантским часом улицах. Начал моросить дождь, и небо затянуло мутной золотистой дымкой. Перед большой, просторной усадьбой в двух кварталах от старого дворца, в котором расквартировали Вторую, два морпеха, закутавшись в дождевики, стояли на посту у главных ворот.

— Вот уж мерзкая ночка, точно? — поёжился один из них.

Другой переложил пику на левое плечо и харкнул в канаву.

— Какая проницательность, — покачал он головой. — Если вдруг совершишь ещё какое-нибудь потрясающее открытие, ты уж поделись со мной, слышишь?

— Да что я сделал-то? — обиженно возмутился первый.

Второй солдат вдруг замер.

— Тихо, кто-то идёт.

Стражники напряжённо ждали, сжимая в руках оружие. С противоположной стороны улицы появилась фигура и шагнула в круг света от факелов.

— Стой, — прорычал второй стражник. — Подходи медленно, и молись, чтобы у тебя тут было важное дело.

Человек сделал шаг вперёд.

— Калам, «Мостожоги», Девятый, — тихо сказал он.

Морпехи не очень-то успокоились, но «мостожог» не приближался. Его тёмное лицо поблёскивало под дождём.

— Чего тебе тут надо? — спросил второй стражник.

Калам хмыкнул и бросил взгляд назад на улицу.

— Мы не собирались возвращаться. Что до дела, так лучше бы Тайшренну о нём не знать. Понимаешь, солдат?

Морпех ухмыльнулся и снова сплюнул в канаву.

— Калам — ты же, выходит, капрал у Скворца, — в его голосе зазвучало уважение. — Для тебя — что угодно.

— Это точно! — пробурчал другой солдат. — Я был в Натилоге, сэр. Если хотите, чтоб нас дождь ослепил на часок, только скажите.

— Мы пронесём внутрь тело, — сказал Калам. — Но ничего такого на вашем дежурстве не было.

— Клянусь Вратами Худа, не было, — откликнулся второй морпех. — Тихо было, как на Седьмом Рассвете.

Издали послышались шаги. Калам жестом позвал подошедших за собой, а потом скользнул внутрь, как только первый стражник отпер ворота.