Роберт Говард - БРАТ БУРИ. Сага Медвежьей реки

Как раз к этому времени пятеро или шестеро его парней уже очухались настолько, что прекратили бегать кругами и снова ринулись на меня.

Я по очереди легонько стукал каждого из них кулаком по голове и затем бросал поверх той кучи мусора, которая состояла из дядюшкиного коня, Исайи и самого дядюшки.

Коню в конце концов сделалось невмоготу, и он попытался выбраться наружу. Его копыта начали выбивать звонкую дробь по черепам и зубам семейки Граймсов, и дядюшка Джеппард снова завопил да так громко, что я не на шутку испугался и подумал: а вдруг мой горячо любимый дядюшка на самом деле серьезно пострадал или случилось еще что-нибудь в таком роде. Пришлось мне порыться в той куче, осторожно схватить дядюшку Джеппарда за бакенбарды и очень аккуратно выдернуть на свет Божий из-под лошади и из-под тел его глу-пых сыновей.

— Ты не очень пострадал, дядюшка Джеппард? — участливо спросил его я.

— Ах ты!.. — запальчиво отвечал дядюшка, пытаясь вознаградить меня за мою трогательную заботу ударом охотничьего ножа.

Подобная черная неблагодарность настолько уязвила меня, что я обиделся и раздраженно отшвырнул дядюшку Джеппарда в сторону. И тут, выдираясь из колючих объятий большого кактуса, на который он совершенно случайно свалился, дядюшка внезапно испустил такой вопль, по сравнению с которым все его предыдущие крики показались мне тихим журчанием лесного ручейка.

Где-то совсем радом послышался легкий топот копыт, и из-за поворота дороги вдруг показался глупенький дядюшкин любимец Джошуа, который, судя по всему, окончательно сжевал канат, каким я привязывал его к койке Чадраша Поляха, а заодно и шляпу, и теперь устремился в родные края, в поисках занятия для своих челюстей. В потоках лунного света чертов осел выглядел как воплощенный четырехногий ночной кошмар безумца, но дядюшка Джеппард был дальтоником, а потому патриотическо-боевая раскраска Джошуа представилась ему исключительно в красном цвете.

— Все сюда! — отчаянно взвыл дядюшка Джеппард. — Караул! На помощь! Они смертельно ранили это беззащитное, робкое создание! Еще немного, и мой милый Джошуа скончается от потери крови! Ему надо немедля сделать перевязку!

Повинуясь приказу своего патриарха, те из молодых Граймсов, кто еще был в состоянии как-то ковылять, послушно покинули поле боя и бросились ловить Джошуа, дабы немедленно по-вернуть вспять льющиеся из него реки крови. Но стоило глупому ослу завидеть мчавшееся ему наперерез стадо сильно помятых и изрядно взъерошенных Граймсов, как он перепугался до смерти и, проявив несвойственную ему прыть, с диким ревом ломанулся в самую гущу колючих зарослей. Граймсы неотступно преследовали его по пятам. Перед тем как шум погони окончательно затих вдали, я услышал умоляющие вопли дядюшки Джеппарда:

— Джошуа! Да остановись же ты наконец, будь ты проклят! Ведь все мы тут — твои верные друзья! Вернись к нам, Джошуа, чтоб ты лопнул! Мы всего лишь жаждем излечить тебя от смертельной опасности, чертов дурень!

Я пожал плечами и вернулся назад чтобы посмотреть, нельзя ли оказать какую посильную помощь тем жертвам великой битвы, которые во множестве валялись на дороге и у подножия откоса, оглашая окрестности весьма болезненными стонами. Но эти идиоты в один голос заявили, будто бы воспитание никак не позволяет им принимать помощь от заклятого врага, под каковым врагом они, как мне показалось, подразумевали меня — меня! — своего кровного родича! Во всяком случае, все молодые Граймсы вместе и каждый по отдельности заверили меня, что, как только им будет позволено передвигаться на костылях, они сразу же вырвут сердце из моей груди, хорошенько замаринуют его, разделят по-братски, а потом будут съедать по малюсенькому кусочку перед каждой воскресной проповедью. Наконец, осознав всю тщету моих любящих родственных усилий, я еще раз пожал плечами и обратил свои взоры обратно, в сторону селения Горный Апач.

Гром великого сражения изрядно перепугал мулов, и они отбежали довольно далеко, но все же мне удалось изловить их, после чего, пожертвовав одной из своих подтяжек, я изготовил не-кое подобие уздечек и сел на одного мула верхом, а другого повел за собой в поводу. Чертово селение Горный Апач уже сидело у меня в печенках, поэтому я сперва намеревался направиться прямиком домой, на Медвежий Ручей, но потом любопытство все же пересилило и заставило меня свернуть к Джоэлю: хотелось узнать, отчего это мой двоюродный братец Бакнер Кирби так и не поехал в Волчий каньон.

Оказавшись наконец рядом с домом, я не обнаружил там никаких признаков жизни. Окна были темны, а дверь — заколочена наглухо. Впрочем, к двери была приколота записка. Как всякий культурный человек, я, разумеется, умел немного читать по складам. Записка гласила:

Временно отбыл в Волчий каньон.

Джоэль Гарфильд

Вот дьявол, подумал я. Выходит, этот проклятый сукин сын просто не обмолвился ни словечком ни братцу Кирби, ни кому-либо еще об открытой мною специально для них новой золотой жиле! Он просто потихоньку раздобыл вьючного мула и в одиночку рванул в Волчий канон! Нечего сказать! Ведь он посмел отказать бедняге Бакнеру Кирби в тех самых надеждах на лучшее будущее, какие он сам получил возможность питать некоторое время лишь благодаря моей бескорыстной любви к кровным родственникам!

Примерно в миле от поселка мне повстречался Джек Гордон, возвращавшийся с танцулек откуда-то с той стороны горы, Джек сообщил мне, что видел издали дядюшку Чадраша Поляха, который изо всех сил пылил вниз по тропе верхом на неоседланном муле, и даже без уздечки! Отлично, подумал я. Во всяком случае, сработала хотя бы часть моего плана, направленная на то, чтобы дядюшка Чадраш навеки позабыл вкус спиртного!

До ранчо Билла Гордона мне удалось добраться, лишь когда совсем рассвело. Я вернул Биллу его мулов и расплатился за разбитый фургон, а заодно за опустошительный урон, нанесенный Капитаном Киддом здешнему коралю. Урон оказался настолько велик, что Биллу теперь было куда как проще построить совсем новый кораль. Вдобавок Капитан Кидд загнал далеко в горы лучшего призового жеребца, в клочья изжевал оба уха длиннорогому племенному быку, а притомившись после своих подвигов, вломился в амбар, где сожрал почти на двадцать долларов семенного овса.

Одним словом, я вновь тронулся в путь к Медвежьему Ручью далеко не в самом благодушном настроении; но все же не уставал напоминать сам себе: может, овчинка и стоила выделки, ежели вся эта история помогла наконец превратить дядюшку Чадраша в стопроцентного водохлеба.