Александр Байбородин - Урук-хай, или Путешествие Туда...

Утром пятого дня, в очередной раз проснувшись на краю болота и глядя на «саркофаг» Урагха, я понял, что сойду с ума, если вечером опять выйду к этому месту. Нас, Туков, иной раз дразнят «сбрендившими», но у меня появилась возможность стать первым, с кем такое может произойти на самом деле. Что делать, я не знал, но твердо решил прежним путём больше не ходить. Какая мне разница, сойду я с ума, погибну от голода, или меня всё-таки кто-нибудь съест? Исход в любом случае будет печален. И я решил, что мне хватит бояться. Если в этом лесу есть какие-нибудь опасности, то лучше встретиться с ними лицом к лицу. И я отправился на запад, рассудив, что Хмурых гор по дороге домой мне точно не миновать, а они – на западе, и, возможно, после дня пути я сумею увидеть вершины.

Гор в тот день я не увидел, признаться, и на следующий тоже. Но случилось нечто другое. Я так отвык от звуков, что сначала даже не понял, что что-то слышу. Был полдень, когда я остановился передохнуть и попить воды из баклаги. И услышал звук. Это было журчание ручья! Я бросился на звук со всех ног, не разбирая дороги, забыв обо всех предупреждениях и советах Урагха. Ручей ни разу не попадался мне за четыре предыдущих дня, это означало, что я всё же сумел вырваться из замкнутого колдовского круга блужданий.

Ручеёк оказался невелик, полтора шага шириной и глубиной по щиколотку, кусты и деревья подступали к нему вплотную, но всё это было неважно. Он тёк оттуда, куда я собирался идти, с запада. У меня появилась Дорога.

Я шёл по ручью почти два дня. С водой для питья теперь трудностей не было, и приходилось лишь внимательно смотреть по сторонам, чтобы не пропустить возможную пищу. Голод победил страх, я перестал бояться деревьев и кустов, и теперь у меня были орехи. К тому же вдоль ручья росли неплохие ягодники. Хотя этого было, конечно, недостаточно, и пришлось проколоть ещё пару дырок в поясе. Если бы меня кто-нибудь увидел, то навряд бы узнал в этом поджаром существе с впалыми щеками хоббита, которому полагается быть толстеньким и пухлощёким. А два клинка и орочья походная сбруя поверх серой одежды кого угодно укрепили бы во мнении, что я вовсе не хоббит.

Когда долго идёшь по лесу, понемногу тупеешь. Перестаёшь обращать внимание на многое вокруг, просто смотришь под ноги, чтобы не запнуться обо что-нибудь, да держишь направление. Поэтому я едва не стукнулся лбом о преградивший мне путь громадный валун. Ручей вытекал прямо из-под камня.

Каменюга была примерно в двадцать футов высотой и ещё большей ширины, справа и слева к ней примыкали такие же могучие камни, огораживая довольно обширное пространство. Обойдя стофутовый каменный круг, вход я обнаружил не сразу. Он был довольно узок и затенён несколькими молодыми ясенями, словно для того здесь и посаженными. Показывавший мне дорогу ручей, был и с противоположной стороны круга, огороженного этими, невесть откуда взявшимися посреди леса, скалами, здесь он, наоборот, нырял под валун, и мне можно было идти по ручью дальше, но уж очень захотелось посмотреть, что же там внутри. За камнями. Согласитесь, такую постройку не каждый день встретишь. Любопытство губит кошку. Меня оно тоже чуть не погубило. То, что я набрёл на жилище энта, я понял сразу, едва войдя. А что это ещё могло быть?

Маленький пруд в середине круга. Исполинская, футов в пятнадцать длиной и в два моих роста высотой, лежанка с ворохом сухой травы. Ещё больший, поистине великанский, стол. И два огромных каменных кувшина на нём. Увидев эти кувшины, я забыл всё. Орков, энтов, всё. Я помнил лишь, что именно в кувшинах хранится пища энтов. Почему-то мне даже в голову не пришло, что кувшины могут оказаться пустыми. Голод побеждает не только страх, но и рассудок.

Допрыгнуть до столешницы было невозможно. Высота стола превышала три моих роста. Но на стол можно было попасть с лежанки, и я попытался запрыгнуть на неё. Это мне тоже не удалось: слишком я ослабел от голода и скитаний. Тогда я скинул с себя орочью сбрую и повторил попытку. Она тоже была неудачной. Но что может противостоять упорству голодного, рвущегося к еде? Лежанка была сделана из грубо обтёсанного камня, в котором хватало выступов и трещин. Мне не удалось на неё запрыгнуть, но удалось забраться. А уж с неё я перебрался на примыкавший стол.

Кувшины были полны до краёв. Оба. В одном было что-то кислое и тягучее, как кисель, а во втором – прозрачное, как вода, но сладкое и пронизанное пузырьками воздуха. Я пил из обоих, прямо через край, с трудом наклоняя к себе каменную громаду кувшина. Лакал, хлебал, черпал ладонью, как поварёшкой, облизывал грязные пальцы и не мог остановиться. Ко мне возвращались силы, я чувствовал это каждой частичкой своего тела, каждым, вдруг закудрявившимся, волоском. Пузырьками заиграла, словно вскипая под кожей, кровь. Налились силой, вздулись буграми мышцы. И давно не испытанное чувство блаженной сытости переполнило желудок. Не знаю, как я не лопнул?

Меня сморило в сон прямо возле кувшинов. Я свернулся возле них калачиком, и каменная столешница показалась мне мягче пуховой перины. Как сладок бывает сон после хорошей еды!

Проснулся я от яростного, рвущего уши крика.

«БУРРАРУМ!!!»

Глава 16

Мне почему-то кажется, что энты и тролли состоят в родстве. Может быть в не очень близком. Примерно в таком же, как эльфы с орками[21]. Не удивлюсь, если узнаю, что тролли произошли от энтов. Возможно, Перворождённые, когда будили деревья, что-то напутали, и тролли просто плод их первых неудачных опытов. Очень уж они с энтами схожи, разве что энты не каменеют от солнца. Но энты яркое солнце тоже не очень любят, а среди встречавшихся мне троллей не было ни одного каменного, хотя я видел парочку, гулявшую белым днём. Наверное, кроме солнца надо ещё что-то.

Да и у всех древних рас: орков, энтов, эльфов, троллей, гномов – отношения с солнечным светом, прямо скажем, довольно натянутые. Почему боятся солнца тролли и орки, чистокровные орки, я имею в виду, понятно. Солнце сжигает им кожу и ослепляет глаза. Но Перворождённые тоже почему-то предпочитают сумрак, хотя при солнечном свете могут ходить спокойно. А вот урр-уу-гхай солнце любят, как и люди. Они даже бахвалятся тем, что не боятся солнечного света.

Почему я вспомнил о троллях? Да потому, что существо, стоявшее перед каменным столом, показалось мне троллем. Очень уж взгляд у него был злобный. И зубы, торчавшие из пасти, вызывали неприятные подозрения. Кто-нибудь объяснит, зачем энтам зубы, если они всё равно не едят, а только пьют? Мне кажется, что они не всё рассказывают о себе случайным путешественникам. Впрочем, в то мгновение я не рассуждал о зубах и возможном родстве троллей и энтов. Я, вообще, ни о чём не рассуждал. Я уворачивался. Метался между кувшинами, как врасплох застигнутая котом мышь. Поверьте мне, не очень-то легко уворачиваться, когда Вас ловят огромные семипалые (!) ладони. Особенно, спросонок и с набитым до отказа брюхом. Тем более, когда каждый ловящий Вас пальчик длиной в половину вашего роста. И зачем надо было столько жрать? Для насыщения хватило бы и четверти того, что я влил в себя.