Екатерина Стадникова - Драгоценная кровь

Докучливый гном остался в форте. Он хвостом ходил за Самуэлем и щебетал без умолку. Коротышка гримасничал и шутил. «Пора тебе сменить свой наряд на пестрый камзол и колпак с бубенцами, — посмеивался Сэм. — Дудку я тебе смастерю». А гном отвечал, что непременно рассмотрит предложение.

Форт Таргрим многократно превосходил Фальвик размерами, но и его жителей затронул призыв Эмри. Зрелых мужчин почти не попадалось, лишь мальчишки и дремучие старики. Женщины за внешней стеной потеряли надежду увидеть своих отцов, мужей и братьев живыми. С заплаканными глазами они бродили, словно тени, клянчили хлеб в гарнизоне и серой вереницей тянулись вдоль забора храма.

Письма от Седрика приходили теперь часто-часто и хранили небывалую нежность. Они делились на две части: для Кассии и для Тревора. Но поскольку у парня никак не получалось одолеть безграмотность, девушка читала вслух все, что ему предназначалось. Внутренний голос предостерегал Кас, что жених тоже мог измениться. Однако Кассия гнала от себя эти мысли. «Благородные остаются таковыми, что бы ни произошло», — твердило трепетное сердечко.

Армия Империи то побеждала, то терпела неудачи. Имена из списков погибших и награжденных, присылаемых в форт, глашатай выкрикивал на рыночной площади. И когда одни впадали в уныние, другие радовались. Но стоило чаше неудачи на весах судьбы переполниться, на улицах начались беспорядки. Ненависть переживших утрату рвалась наружу, приобретая страшные формы.

Снова, как в Фальвике, Кассия запретила женщинам плакать публично, только теперь за ослушание наказывали плетьми. Таргрим рыдал за наглухо закрытыми ставнями. Война принесла горе в каждый дом. Она не миновала никого, но Виллоу продолжала уверять в благополучном исходе войны для Саймона и барона.

Шпионы доносили вести о том, что Эльфийский Альянс готовит вторжение в ослабленную демонами Империю и что не видать Невендаару покоя. Народ роптал. Ужас полз по улицам липким туманом. И снова Кассия обратилась к опыту уничтоженного Фальвика. Все ворота захлопнулись. Разговоры о войне были поставлены вне закона. Герольды оглашали на площади порядок цен на зерно и уголь. Из внутренней крепости никто не посещал город. Но слухи все равно просачивались через высокие стены. Слуги болтали с кухарками, те с поставщиками провианта и свечей, а они с караванщиками.

— Кто-то копается в твоих вещах, — сообщила призрачная старуха. — Этот же кто-то подслушивает у дверей.

— Сейчас? — Кас подняла брови.

— Нет, когда говорится что-то важное, — ответила та. — Спрячься за занавесью.

Повторять дважды не пришлось. Девушка немедля последовала совету, ведь единственное существо, не предавшее ни разу, заслуживало доверия. А скоротать с Виллоу несколько часов ожидания — простая задача, даже в полной тишине и неподвижности.

Каково же было удивление, когда скромная и миловидная служанка распахнула кабинет госпожи, чтобы извлечь оттуда злополучные списки, от которых всем становилось только хуже. Но помимо них эта дрянь сунула свой нос дальше, туда, где аккуратной стопкой лежали адресованные только Кас слова любви.

Мерзкая девчонка воровато озиралась. Она щурилась и бормотала себе под нос, уставившись в строчки, когда Кассия выпрыгнула из укрытия диким зверем.

Преступнице не представилось ни единого шанса объясниться. Фальвикская Дева волокла ее за волосы по коридорам замка, а выбегавшие на визг люди чудесным образом впадали в оцепенение.

Кассия сама взяла хлыст и не успокоилась до тех пор, пока ошметки кожи не смешались на спине бывшей служанки с полосками рваного платья. Никто не смел, приблизиться к наказанной, никто не смел возразить. Нашлись также и те, кто оправдал как одну, так и другую.

Кас знала, что непременно будет сожалеть о содеянном, только не могла остановить руки. Шпионке досталось одной за всех. За предавших друзей, за алчную толпу, за орды нежити, растоптавшие сначала лесную обитель, а затем Фальвик. И, разумеется, за то, что дуреха влезла туда, где не позволено рыться грязными руками. В любовные отношения леди Кассии и сэра Седрика.

Тело девушки вручили безутешным родителям «Изменница», — сказали им. Разумеется, народного одобрения своим поступком Кас не снискала.

— Чернь, — вздыхала Виллоу. — Они не помнят добра. Стоит проявить твердость, как молва выжжет на тебе клеймо тирана. Исключений нет. Но парадокс в том, что тиранов забывают куда как менее охотно, чем прочих.

Старуха видела людей насквозь. Она замечала малейшую червоточину в душах и помыслах. «С такой союзницей меня больше не предадут», — верила Кассия.

После этого случая никто не задерживался подолгу на службе у Кас. Люди разбегались в страхе и прятались по щелям, точно клопы, лишь заслышав стук каблуков и шелест длинных одежд. За каждой улыбкой, в каждом поклоне и жесте Кас виделось притворство и ложь. Матери скрывали дочерей, чтобы те не попали в лапы «Фальвикской ведьмы».

Едкий стыд не позволял Тревору упрекнуть Кассию, да и в чем? Он верил в ее чутье на предателей, ведь девушка не ошибалась. Насколько справедливы были ее «методы» — другой вопрос. Но даже крысы боялись уносить зерно из кладовых форта. Кассия видела насквозь растратчиков и лицемеров, пытавшихся в военное время набить кошельки и брюхо. Для окружающих Кас не знала пощады.

Священники пытались смягчить сердце девушки, только все они быстро слегли от неизвестной болезни, излечить которую не могли ни снадобья, ни молитвы. «Самая обыкновенная лихорадка, — возражала Виллоу. — От переживаний чего только не случается. Кому приходится слушать все горести народа? Вот бедняги и не выдержали».

Сама Кассия вернулась к чтению Писания. Ночами она молила Всевышнего, не вставая с колен, о благополучии воинов Империи, о победе, о прощении. Девушка не пропускала служб в часовне внутреннего замка. Кас ждала знака, сигнала, весточки. Нет, не столба света с неба, не белых птиц — просто облегчения. Священник сказал, что Всевышний послал испытание, которое непременно нужно вынести. И что чем крепче любовь, тем суровее испытывает он детей своих.

Внешне отношения с друзьями остались прежними, но внутри Кас больше не чувствовала единения. Это мучило девушку сильнее вины. Сама Кассия тысячу раз прокляла себя за проявленный гнев. Кас разделилась на две половины. Одна часть простила служанку, даже поняла ее, пусть запоздалые сожаления и не меняли картины. Другая — не сомневалась в собственной правоте. А все они вместе усердно молились, чтобы снова стать единым целым. У каждой Кассии имелись доводы и оправдания, которыми половинки истязали друг друга.