Джон Толкиен - Дети Хурина

Горько рассмеялся Турин.

— Обманулась? — воскликнул он. — Да, обманчивы наши ожидания, неизменно обманчивы: лживы, как Моргот!

И внезапно охватила его черная ярость, ибо открылись глаза его, и пали последние путы Глаурунговых чар, и понял он, что одурачен был лживыми измышлениями.

— Так, значит, обморочили меня, чтобы пришел я сюда и принял позорную смерть — в то время как мог я хотя бы погибнуть с честью пред Вратами Нарготронда? — И почудилось Турину, что из ночной тьмы, объявшей усадьбу, доносятся крики Финдуилас.

— Но не первым умру я здесь! — воскликнул он. И схватил он Бродду, и поднял его к потолку и встряхнул его, как пса, — ибо непереносимое горе и ярость придали Турину сил. — Морвен из народа рабов, говоришь ты? Ты, подлое отродье, вор и раб рабов! — С этими словами он швырнул Бродду головой вперед через его же собственный стол, прямо в лицо восточанину, что кинулся было на Турина. При падении Бродда сломал себе шею; Турин же, прыгнув следом, зарубил еще троих, что съежились в страхе, ибо были безоружны. В зале поднялась суматоха. Собравшиеся там восточане уже готовы были наброситься на Турина, однако нашлось там немало людей из древнего народа Дор-ломина: долго смирялись они с участью слуг, но теперь с мятежными криками восстали на своих обидчиков. Очень скоро в чертоге закипела битва, и хотя рабы вооружены были лишь кухонными ножами и всем, что подвернулось под руку, против мечей и кинжалов, в первые же минуты многие погибли с обеих сторон, прежде чем Турин ринулся в самую гущу боя и прикончил последних восточан, еще остававшихся в зале.

Только тогда отдышался он, прислонившись к колонне, и пламя ярости его обратилось в золу и пепел. Но подполз к нему старик Садор и обнял его колени: был он смертельно ранен.

— Трижды семь лет и еще сверх того: долго ждал я этого часа, — проговорил он. — А теперь уходи, господин, уходи! Уходи и не возвращайся, разве что придешь ты с бóльшими силами. Весь здешний край поднимут против тебя. Многим удалось бежать из чертога. Уходи — или здесь и погибнешь. Прощай! — И он рухнул на пол и умер.

— Истину говорит он в предсмертный миг, — промолвила Аэрин. — Ты узнал, что хотел. Теперь уходи быстрее! Но сперва отправляйся к Морвен и утешь ее, иначе трудно мне будет простить учиненный тобою разор. Хотя тяжка была моя жизнь, ты своим буйством навлек на меня погибель. Пришлецы отомстят за эту ночь всем, кто здесь был. Безрассудны твои деяния, сын Хурина, словно ты и по сей день остался ребенком, коего я знала.

— А ты слаба духом, Аэрин, дочь Индора, как и в те времена, когда я звал тебя тетей, а ты брехливой собаки и то пугалась, — отозвался Турин. — Ты была создана для мира не столь жестокого. Идем же со мною! Я отведу тебя к Морвен.

— Снега застлали землю густым покровом, но еще гуще припорошили мне волосы, — отвечала она. — С тобою в глуши я погибну — так же верно, как от руки извергов-восточан. Содеянного уже не исправить. Так ступай! Задержавшись, ты лишь ухудшишь дело и оставишь Морвен ни с чем. Ступай, заклинаю тебя!

Турин низко поклонился ей и повернулся уходить, и покинул усадьбу Бродды; и все бунтари, у кого достало сил, последовали за ним. Бежали они к горам, ибо были среди них такие, кто хорошо знал тамошние тропы; и благословляли они снег, заметавший за ними следы. Вот так, хотя вскорости в погоню за ними устремилось множество людей с собаками, и послышалось лошадиное ржание, беглецы благополучно скрылись в южных холмах. И тогда, оглянувшись назад, далеко, в покинутой ими земле заметили они алый отсвет.

— Они подожгли усадьбу, — промолвил Турин. — Но для чего?

— Они? Нет, господин; сдается мне, не они, а она, — промолвил человек именем Асгон. — Воины зачастую неверно судят терпение и кротость. Немало добра видели мы от нее — и дорого ей это стоило. Нет, не слаба духом была она, а всякому терпению положен предел.

Самые стойкие из мужей, способные выдержать зимнюю стужу, остались с Турином и провели его неведомыми тропами к убежищу в горах — к пещере, известной лишь изгоям да беглецам, где припрятан был запас снеди. Там дождались они, чтобы метель утихла, и снабдили Турина припасами, и направили его к малохоженому перевалу, уводящему на юг, в Долину Сириона, где снега не выпало. В самом начале спуска они расстались.

— Прощай, Владыка Дор-ломина, — промолвил Асгон. — Не забывай нас. Отныне станут за нами охотиться; а после прихода твоего Волчий народ сделается еще безжалостнее. Потому ступай же и не возвращайся, разве что приведешь ты войско, достаточное, чтобы вызволить нас. Прощай!

Глава XIII

ПРИХОД ТУРИНА В БРЕТИЛЬ

И вот Турин спускался к Сириону, душою пребывая в великом смятении. Ибо казалось ему, что прежде двойной горький выбор стоял перед ним, а теперь — тройной, и взывал к нему угнетенный его народ, на который навлек он лишь новые горести. Одно только утешение оставалось ему: Морвен и Ниэнор, несомненно, давным-давно добрались до Дориата, и лишь благодаря доблести Черного меча Нарготронда дорога для них сделалась безопасна.

И сказал себе Турин: «Где смог бы я отыскать приют надежнее для родни моей, даже если бы пришел раньше? Ведь если падет Пояс Мелиан, тогда всему конец. Нет, пусть лучше все остается так, как сложилось: ибо через безрассудные деяния мои и ярость тьму несу я с собой, где бы ни поселился. Пусть приглядит за ними Мелиан! Я же не стану до поры омрачать жизнь тех, что дороги мне».

Но слишком поздно отправился ныне Турин на поиски Финдуилас: обшаривал он леса под сенью Эред Ветрин, чутко прислушиваясь к малейшему звуку, словно дикий зверь, и устраивал засады на дорогах, ведущих на север к Ущелью Сириона. Слишком поздно! Все следы смыл дождь или замели снега. И случилось так, что однажды, идя вниз по течению Тейглина, Турин набрел на горстку людей Халет из Бретильского леса. Ныне из-за войны народ тот умалился числом и жил по большей части в потаенном убежище — под защитой частокола на холме Амон Обель в глубине леса. Называлось то место Эффель Брандир, потому что правил там ныне Брандир, сын Хандира — с тех самых пор, как погиб его отец. Брандир же в воины не годился, ибо в детстве по несчастливой случайности сломал ногу и с тех пор хромал; нравом он отличался мягким, дерево любил больше, нежели холодный металл, и знание обо всем, что растет на земле, ценил выше любой другой премудрости.

Однако ж среди лесных жителей были и такие, что по-прежнему охотились на орков вдоль границ; вот так вышло, что, добравшись туда, заслышал Турин шум битвы. Он поспешил на звук и, осторожно пробравшись между стволов, увидел небольшой отряд людей, окруженный орками. Люди отчаянно оборонялись, спиной к купе деревьев, что росла на прогалине особняком, и, если не подоспеет помощь, были все равно что обречены — орки далеко превосходили их числом. Потому, спрятавшись в подлеске, Турин поднял великий гвалт и гам: послышался топот, и треск, а затем и зычный его голос, как если бы вел он за собою немало соратников: