Сергей Челяев - Ключ от Дерева

– Помню, как не помнить, – задумчиво промолвил Снегирь. – Эти подземелья до сих пор перед глазами стоят. Знаешь, Патрик, я с тех пор всегда, когда пью чего, лишний глоток отпиваю, словно бы про запас.

– Да, дружище, грязнее воды, чем тогда, я в жизни не пил. Первый встреченный нами селянин поведал тогда, что тот ручей Кабаньим прозвали, один торф да ил. А нам та водица показалась тогда хрустальными струями.

– Не знаю, как ты, а я сразу почувствовал какой-то навозный привкус, – заметил Снегирь и поморщился от воспоминаний.

– Тогда мы об этом не думали, – вздохнул Книгочей и подбросил пучок мелких веток в огонь. – Что до Лисовина, то он до сих пор не может забыть Камерона. Как и все мы. Но Лис – единственный из нас, кто был с ним на равных.

– Травник знает это… – добавил Снегирь.

– Именно поэтому он и не воспрепятствовал нашему разделению. Лис наконец-то увидел дичь, которую долго преследовал. Теперь он хочет все сделать сам и по возможности быстрее.

– Пока мы живы… – эхом откликнулся Снегирь.

– Ты тоже заметил? – оживился Книгочей. – Мне не понравилось, как он смотрел на этого Птицелова.

– Почуял, что дичь опаснее, чем предполагал охотник?

– Симеон знал об этом с самого начала, – покачал головой Книгочей. – Что-то другое было в его глазах. Это даже не страх. Я тоже ощутил силу неведомой мне природы, исходящую от Птицелова. Но это еще не самое страшное, ведь до всего можно докопаться, и есть множество книг, на худой конец.

При этих словах толстяк иронически скосил глаз на друида.

– Можешь не паясничать, неуч, – спокойно молвил Патрик. – Самое страшное, что я не ощутил пределов этой силы. У нее не было формы, это как вода из опрокинутого стакана – растекается по столу, во все трещинки. Я ломаю над этим голову все время с тех пор, как мы разошлись.

– Смотри не сломай окончательно, – заботливо посоветовал Снегирь. – Когда у тебя день рождения? – осведомился он невинным тоном, его физиономия при этом выражала только кротость и смирение.

– В июле, а что? – непонимающе уставился на него Книгочей.

– Подарю тебе какую-нибудь книжку, а может, даже три.

Снегирь расхохотался и, довольно урча, стал забираться в свой спальный мешок. Через пару минут он уже мирно сопел. Патрик покачал головой и встал над огнем. Пламя тихо гудело в ночи, и воздух над ним казался слоистым и стеклянным. Друид некоторое время смотрел в глубь лесной чащи, потом запахнулся в плащ и, наклонившись, легонько потряс спящего за плечо. Тот мгновенно раскрыл глаза и очумело уставился на Патрика.

– Казимир! – мягко сказал друид.

– Да… что такое? – отчаянно затряс головой Снегирь, силясь прогнать остатки сна.

– Казимир! – повторил Книгочей. – Спокойной ночи!

И он приятельски похлопал Снегиря по пухлой щеке.

– Чтоб ты!.. – взорвался Снегирь, но Книгочей уже удалялся в ночной туман. Толстяк в отчаянии лягнул сапогом темноту, повернулся на бок и сокрушенно вздохнул, ерзая и устраиваясь поудобнее. Через минуту он уже снова спал.

Книгочей никак не мог согреться и долго ходил вдоль высокого обрывистого берега, тонущего в белесом молоке испарений. Трава обильно впитывала туман, и у Книгочея, любящего размышлять на ходу, быстро отсырели носки его кожаных сапог, однако Патрик этого не замечал. У него было неспокойно на душе.

Он не успел поговорить с Травником перед тем, как друиды разделились и разошлись, уговорившись о времени и месте встречи. Книгочей чувствовал, что он должен был о чем-то предупредить Травника, но мысль постоянно ускользала от него, и он, раздосадованный, шагал вдоль берега затянутой туманом реки. На комаров он не обращал внимания, где-то плакал бессонный козодой, и друид подсознательно раскладывал в своем мозгу грустные трели на буквы и слоги, не в силах отделаться от очевидной нелепицы этого навязчивого занятия. Он вспоминал Птицелова, лица его людей, особенно Лекаря, и неясное, смутное беспокойство все сильнее охватывало его. Друид хмурился, ковырял сапогом кротовые норки и прикидывал, где он может почерпнуть хоть какое-то знание об этих людях, мысленно перелистывая страницы древних манускриптов и рукописных копий с замысловатой вязью придворных каллиграфов. Ночью истекал срок перемирия, негласно заключенный, а вернее, предложенный самими зорзами до рассвета. К полудню друиды должны были обложить замок с трех сторон.

Патрик тревожился, чувствуя, что здесь они могут столкнуться с совершенно особым противником – могучим, таинственным и абсолютно непредсказуемым. Непонятная логика зорзов сковывала ум, и Книгочей снова и снова вспоминал свой давний разговор с Травником, когда они еще только миновали городские заставы Аукмера.

«Это что-то чуждое нам, эти зорзы, – говорил Травник. Он тогда только-только определился с направлением поисков, и в его кармане лежала записка Камерону, снятая с мертвого тела Шедува. – Один из них разговаривал со Стариком в ночь после Совета. Никто не знает, откуда он тогда взялся, как проник в крепость, минуя вышколенную стражу, лучшую в стране. Думаю, что это был Птицелов, однако я заходил к ним только один раз и при этом не видел его лица. Он в чем-то горячо убеждал Старика, был взволнован и многословен. Камерон же словно отгородился от него скрещенными на груди руками, наверное, он тогда уже все для себя решил…»

Патрик расхаживал вдоль обрыва и недовольно жмурился. Память, напитанная сотнями тайных книг и сокрытых знаний, ничего не говорила ему об этих людях, ворвавшихся в его жизнь решительно и вместе с тем искусно, с изяществом все рассчитав на несколько ходов вперед. Книгочей не мог отказать врагу в тонкости ума, но здесь он чувствовал нутром нечеловеческую логику, упрямую и холодную. Понять – значит победить, всегда считал тщедушный черноволосый мальчик, когда-то привезенный на рабской галере из далекой студеной островной страны в края, где морские волны порой выбрасывают на берег куски окаменевшей первобытной солнечной смолы, запутавшиеся в пучках штормовой травы. Для себя Книгочей решил считать зорзов некой воинствующей кастой, странствующими жрецами, возможно, обладающими своеобразной магией, неизвестной в этих краях.

Да, подумал он про себя, зябко кутаясь в плащ, это именно жрецы, адепты какого-то неизвестного учения или религии, корни которой где-то далеко. Нужно будет поговорить с Травником об этом при встрече.

Книгочей быстро наклонился и сорвал еле приметную травинку наподобие клевера. Он слегка встряхнул ее и по особой, ему одному известной метаморфозе лепестка определил предутренний час. Книгочей внимательно оглядел окрестности темных дубрав и противоположный берег реки, затем повернул и пошел к догорающему костру. Пора было будить на смену Молчуна. Мысли о зорзах и Птицелове не шли из головы, и Патрик прибавил шаг, торопясь к спокойному, домашнему теплу огня. Он был недоволен собой.