Руслан Мельников - Князь-волхв

— Бросай! — Тимофей снова повернулся к нойону. — Бросай, говорю, крысий потрох, пока головы не лишился!

Бельгутай пленника не бросил. Бельгутай вдруг резко натянул повод, останавливая лошадь.

— Ты что творишь, дурень?! — взорвался Тимофей.

И осекся.

Увидев то, что степняк разглядел среди деревьев первым.

И тоже дернул повод на себя.

Что это?!

Клубящаяся, сочащаяся тьмой дыра величиной с небольшие ворота зияла в сплошной зелени леса. Ворота?.. Да, так и есть. Ворота в ночь средь бела дня. Мглистое ничто, небрежно раздвинувшее листву и неведомым образом изогнувшее древесные стволы и ветви.

Хотя нет, это была все-таки не сплошная чернота. Если присмотреться… Частое мерцание парящих ни в чем разноцветных искорок (синие, красные, оранжевые, зеленые, фиолетовые, розовые — они походили на свечные всполохи за цветными витражами) позволяло разглядеть бесконечный прямой коридор с неровными колышущимися стенами, полом и потолком. Коридор уходил в никуда. Ибо ничего, кроме искрящейся тьмы и шевелящегося мрака, в нем видно не было.

ЧТО ЭТО?! А впрочем, разве сейчас столь уж важно что? Тимофей улыбнулся безумной улыбкой. Разверзшийся перед ними путь вел в неизвестность, но зато он уводил отсюда! Не все, выходит, дороги перекрыты латинянами. Эта точно нет. Стоп, а не к ней ли так спешил черный бесермен? Если так, то должна же она куда-то привести!

За спиной стучали копыта, звенело железо, кричали люди и хрипели кони. За спиной была погоня. Погоня приближалась. И размышлять было некогда. Бояться тоже.

Промелькнула в воздухе и канула где-то в разверстой черной дыре арбалетная стрела. Ага, значит, не все самострелы преследователей разряжены!

Медлить больше было нельзя.

— Бельгутай! — крикнул Тимофей. — Туда! Быстро!

Лишь секундное замешательство отразилось в глазках-щелках татарского нойона — и вот он уже правит к темному разрыву в зеленой стене. Низенькая мохнатая кобылка мотает гривастой головой, не желая вступать в пугающий мрак. Но опытный наездник нещадно охаживает лошадь плетью, сминает волю животного, заставляет преодолеть инстинктивный страх.

Верный гнедок под Тимофеем тоже заплясал, заартачился, отступил назад. Тимофей гикнул в поджатое ухо, наподдал пятками. Ударил мечом — плашмя, сильно, звонко, хлестко, болью изгоняя боязнь.

Конь перестал пятиться. Всхрапнул, шагнул вперед. Осторожно, медленно. А надо бы быстрее.

Еще один удар по крупу окончательно сломил упрямство жеребца. Гнедок сорвался с места. С отчаянным и одновременно жалобным ржанием ринулся вперед. Влетел в искрящуюся черноту одним прыжком. Почти одновременно с обезумевшей лошадкой кочевника.

Тьма окружила, окутала и поглотила обоих всадников. Пригасила звуки леса, отсекла шум погони. А потом и вовсе свела на нет. Всё. Все звуки. Весь шум. Даже лошадиные копыта во мраке не стучали, как прежде, а совершенно бесшумно отталкивались от чего-то мягкого и пружинящего.

Странное ощущение… Они словно скакали по необычайно толстому, влажному слою хвои и опавших листьев, сквозь дремучий ночной лес с единственной тропкой-просекой. И будто сплошная стена деревьев сливалась с чернотой пасмурного неба, а землю, хвою и листья под копытами укрывали чернильные ручьи, едва различимые в скупом свете мерцающих гнилушек.

И все же это был не лес.

Это был прямой, как жердь, нескончаемый проход сквозь ничто. Проход, в котором едва-едва смогли бы разъехаться двое верховых. Эта была дыра, проткнутая в пространстве, нора без изгибов и разветвлений, но с подвижными и расплывчатыми очертаниями. Впереди, где поблескивали искорки, темнота размягчалась, становилась податливой и едва-едва осязаемой. Перед лошадиными мордами она была подобна расступающемуся туману. Однако там, где путеводных искорок не появлялось вовсе, тьма обращалась в упругую стену. Конь Тимофея, шарахнувшийся было влево, сразу же на нее наткнулся. Да и сам Тимофей явственно ощутил бедром мягкий холодный толчок. Словно в чью-то неживую плоть уперся.

Границы сплошной непреодолимой черноты сжимались и разжимались. Искорки впереди то расширяли проход, то, наоборот, сбивались под натиском черных стен в сияющую цепочку — так, что уже не представлялось возможным скакать сквозь них стремя в стремя. Только друг за другом. Но при этом всегда ясно было, куда именно нужно скакать. Вперед и прямо. Только вперед, только прямо.

Бельгутай что-то кричал. Но об этом Тимофей догадался лишь по раскрытому рту степняка. Никаких звуков здесь, в этом странном месте, по-прежнему не рождалось и не умирало. Наверняка из лошадиных глоток тоже вырывалось ржание. Но и лошадей слышно не было. Тимофей вдруг понял, что кричит сам. Кричит и не слышит себя.

Потом глаз уловил в мерцающем сумраке справа движение — слабое, медленное. Странное. Чуждое. Какого быть не должно. Тимофей перестал кричать, повернул голову. Стрела! Арбалетный болт, влетевший сюда еще до того, как въехали они. Или это уже другой — пущенный им вослед?

Оперенный снаряд словно парил в воздухе. Висел. Рядом. У правого виска Тимофея. Он двигался чуть-чуть, едва-едва. То на полпальца вперед, то на полпальца назад, уходя под конский скок то вверх, то вниз. Судя по всему, короткая толстая стрела летела с той же скоростью, с какой скакали всадники. Или с близкой к ней скоростью. Или с тем же отсутствием скорости — сейчас это трудно было определить наверняка. Скорее всего, и скорость, и пространство, и время здесь не имели никакого значения. Хотя, возможно, значение их было иное, непривычное, непонятное, непостижимое.

Тимофей завороженно смотрел на болт, пущенный из мощного самострела и зависший у его лица. Смотрел и видел в мерцающем сиянии разноцветных искр все. В деталях, в подробностях. Толстое оцарапанное древко. Массивный туповатый наконечник, чуть выщербленный по краю. Оперение из плотной бересты…

Тимофей непроизвольно потянул к стреле руку: тронуть, взять, убедиться, что она есть, что не привиделась. Не успел, Арбалетный болт начал отставать. Не падая, не прекращая полёта, не меняя траектории, стрела ушла назад, будто не имела больше сил состязаться с всадниками.

Стрела отдалялась. Сначала медленно. Словно выдыхаясь.

Потом — быстро. Словно ее пустили снова. Только на этот раз — оперением вперед.

Провожая стрелу глазами, Тимофей оглянулся.

И не увидел ничего, кроме искрящегося мрака. Сзади пала плотная завеса, отсекая все, что оставалось за спиной. Зато впереди…

Свет! Далекий, едва различимый, но настоящий солнечный свет, столь сильно отличающийся от разноцветного мельтешения колдовских искр.