Евгения Гордеева - Закон притяжения

— А бесы бывают невидимыми? — поинтересовалась так же удивлённо. Я же не знаю, какие у них тут верования?

— Бывают, — после минутного обдумывания, сообщил мой пленник.

— А ты чувствуешь, как они тебя держат? — спросила на полном серьёзе, с подобающим выражением лица, то есть глупым и заинтересованным.

— Нет, — настороженно пробормотал здоровяк и снова подёргался, пытаясь сделать шаг или поднять руки. — Не могу пошевелиться… А-а-а, я знаю, это ты меня держишь!

Догадливый какой! Не прошло и десяти минут, как понял.

— Как же я могу тебя держать, — тем не менее возмутилась я такой вопиющей несправедливости, — если стою здесь, а ты — там?!

— Так ты же — ведьма! — напомнил он мне.

— И многие ведьмы так могут?

— Нет… Но Святой отец Фабиано говорит, что все беды и несчастья нам достаются от похотливых женщин, которые сношаются с Сатаной, продавая ему свою душу…

— Что-то я не вижу связи… Они ему душу, а что он им взамен?

— А ты, разве не знаешь? Ты же сама — ведьма? — ошарашено посмотрел на меня Урбас.

— Я, между прочим, ещё ни разу это не подтвердила! Это вы меня так называете. Так что им Сатана взамен даёт?

— Ведьмовство! Тогда они на простых людей порчу насылают, вот как ты сейчас на меня!

— Это порча? — возмутилась обиженно. Сложнейшее заклинание гравитации, доступное лишь бакалаврам техно-магии, да и то, единицам, сравнить с порчей? Вот недоумок!

— Отпусти меня, ведьма! А то хуже будет…

— Не будет.

Что-то мне надоело общаться с этим субъектом. Весело, конечно, но, с дураком поведёшься, от дурака, соответственно, и наберёшься. Я нашептала ему снотворного и, с трудом, но отлевитировала на решётку. Не перина, конечно, но один раз поспать можно. Потом позвала Горация. Мне давно уже казалось, что он шастает где-то рядом, не показываясь монахам, дабы не ухудшить мое положение.

— Я тут, моя королева, — отозвался хранитель, появляясь из стены. — Они помост уже воздвигли! Слаженно работают, голубчики! Ты их как учить уму-разуму думаешь? У тебя есть план?

— Да! Пусть подожгут, а там разберёмся! — сказала я зло, глядя в окно на то, как споро мужчины в чёрных балахонах возводят во дворе крепости эшафот. Словно им за это премию выдадут или наградят ценным подарком. Это как же надо желать смерти другому человеку, что сил не жалея, возводить для него последний пьедестал? А ведь я им ничего плохого не сделала! Кажется, я повторяюсь…

— Хороший план, — с сарказмом ответил призрак. — Ты бы предварительно вещички свои куда-нибудь припрятала. А то, сама-то телепортируешься из огня, а рюкзак твой сгорит со всем содержимым!

— Вот и не угадал! Телепортироваться из огня я не буду, в этом и есть вся фишка! А за подсказку, спасибо! Вещи надо действительно спрятать. Покарауль этого, я сейчас.

Вернулась буквально через пять минут, спрятав рюкзак и верхнюю одежду в ближайшем леске. Всё равно она мне в трансе мешать будет. Гораций всё так же стоял у окна, даже позы не сменил.

— Объясни мне про огонь, — обернулся он ко мне, и я увидела его грустное лицо.

— Видишь ли, Гораций… огонь — мой побратим. Я своя для этой стихии.

Сказать, что он был удивлён, это не сказать ничего. Он был… ошеломлён. То же не то… Короче, Гораций охлорел полностью и окончательно. Он даже почти перестал реагировать на происходящее, так что еле успел скрыться, когда в зал торжественно вошла процессия из скорбящих, скорее всего заранее, и мычащих что-то себе под нос, монахов во главе со Святым отцом Фабиано.

Толстяк несколько мгновений смотрел на пустую дыбу, потом перевёл удивлённый взгляд на мирно храпящего на решётке Урбаса, и только потом заметил меня у окна. По лицу его расползлась такая самодовольная улыбка, будто моё присутствие в этих стенах было его личной заслугой.

— Что ведьма, не сумела сбежать из святой обители?

Я пожала плечами. Пусть понимает, как хочет. Я ничего ему доказывать не собиралась. Моя цель была во дворе, вот пусть меня туда и ведут. А мне надо настроиться на транс. В одиночестве это сделать будет труднее, но нет ничего невозможного для чего-то решившей для себя женщины! Особенно, если это касается мести оголтелым мужикам.

— А где твой горб? — неожиданно поинтересовался Фабиано.

Горб? Какой горб?.. А-а-а, ну да, как я забыла…

— Излечился от прикосновения к святым камням, — смиренно поведала я историю чудесного избавления от горба. А что, пусть потом рассказывают народу, что ведьма здесь исцелилась перед казнью. Может, в легенду войду?

— Велика сила и любовь бога, — наставительно произнёс какой-то старый тощий монах, которого я видела в первый раз, — если даже ТЕБЕ он даровал такую радость перед искуплением грехов твоих тяжких. Восславим имя бога, братья! — и воздел руки в страстном порыве.

Все последовали его примеру. Я 'порадовалась' их детской вере в чудеса, дожидаясь, когда у них пройдёт эйфория.

После вознесения благодарностей мне вручили зажженную свечу, сами того не подозревая, насколько облегчили мою задачу. Я тихо позвала стихию, заключённую пока в трепетный огонёк. Монахи возобновили песнопения, значительно увеличив громкость, и повели к последнему, как им думалось, моему пристанищу. Меня поражало то, что их не удивляет моя покорность. Так верят в силу своей молитвы? Или другие жертвы, сломленные пытками, вели себя так же? Но я-то пыток избежала… Странно всё это.

Подведя меня к помосту, на котором горами лежали связки хвороста, толстяк потребовал, что бы я сняла свои дьявольские сапоги.

Боги, чем же ему мои ботинки не угодили? Слишком толстой подошвой или застёжками — молниями?

— А брюки тоже снимать? — ехидство было не только в моих словах, но во взгляде, которым я одарила монаха.

— Дочь дьявола, не хватало того, что бы ты пыталась соблазнить братьев!

— Вот и я о том же! Всё, не мешайте мне! — Я без посторонней помощи взошла на помост, позволила себя привязать, скрипнув зубами. — Обязательно делать женщине больно? — окрысилась на абсолютно лысого монаха, затягивающего толстые верёвки на моём теле.

— За твои дела ещё и не так надо! — не более дружелюбно ответил лысый. — Всё бабское племя — зло!

— Видать, тебя не женщина родила, а злобная сука, раз ты такого мнения о нас! — не стала сдерживать закипающий во мне гнев. Сейчас это было очень кстати. Сегодня я поделюсь со своим собратом сильнейшими эмоциями.

— Мать не трогай, — прошипел монах, — а все остальные — шлюхи похотливые!

— То-то я гляжу, ты ВСЕХ проверил, на их подушках волосья свои поистерев! Тебе, поди, все братья завидуют… что бриться не надо!