Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — эрцгерцог

Он поклонился, я ждал наконец-то привычных слов благодарности, однако он выпрямился и бесстрашно посмотрел в мое грозное лицо.

— Ваша светлость, — прозвучал его ровный и полный достоинства голос, — я бесконечно признателен вам за высокую оценку моего пребывания в войске!.. Я польщен и растроган до глубины души. Видит Бог, я счастлив…

Я сказал благосклонно:

— Вы заслужили, сэр Иоганн. Взгляните на своих соратников!

Рыцари одобрительно постукивали железными кулаками в кирасы, на лицах полное одобрение, все видят, кто как сражался, никаких закулисных игр.

Сэр Иоганн покачал головой.

— Ваша светлость… но, увы…

Я спросил с подозрением:

— Что еще?

— Все-таки, — договорил он, — я вынужден с великой благодарностью отклонить ваш щедрый дар.

Я охнул.

— А с вами что случилось?

Он ответил громко и с пламенем в голосе:

— Мы только начали святую войну за торжество нашей веры, нашего образа жизни, нашего Господа!.. Я считаю для себя не совсем достойным принимать часть добычи, когда проклятые язычники еще не сломлены, край еще не завоеван, церкви еще не восстановлены!

Я раскрыл рот, чтобы возразить, уж что-что, а это я умею, но посмотрел на лица рыцарей, у всех на лицах такой же свет истинной веры, что и в глазах сэра Иоганна.

— Достойные слова, — сказал я громко, но сам ощутил в своем голосе неуверенность, — однако мы живем на грешной земле, где для веры в Христа нужна некая материальная основа. Потому титул и соответствующие земельные владения совсем не лишние…

Сэр Иоганн ответил коротко:

— Простите, ваша светлость. Я не могу этого принять.

Он поклонился коротко и с достоинством, сейчас он

равен мне: такой же рыцарь, как и я, отступил, но не затерялся в кругу друзей, что тут же принялись тормошить и поздравлять.

Я покачал головой.

— Сэр Иоганн… простите, виконт Иоганн предпочитает получить свою долю после окончания нашей справедливой и гуманной войны. Это его право. Я же вызываю сэра Анри Готмара, который, командуя своим отрядом, ухитрился остановить большое войско полевого вождя варваров Фывапа и не дать ему успеть на поле битвы до конца сражения!

Сэр Анри, массивный и грузный рыцарь с неприятным, как мне всегда казалось лицом, и угрюмыми глазами прирожденного воина, выступил вперед и сдержанно поклонился.

Сэр Анри Готмар, — сказал я с чувством, — вы сумели своими действиями вырвать победу над варварами гораздо более легкой для нас ценой! Мы не знаем, что бы произошло, успей они соединиться…

Граф Ришар сказал громко:

— Все равно бы их разбили!

Рыцари одобрительно закричали, над головами взметнулись закованные в стальные пластинки кулаки.

— Разбили бы, — согласился я, — но лучше бить порознь. Так легче. Спасибо вам, сэр Анри! Жалую вас высоким титулом динграфа и передаю в ваше владение зем- ли племени алазорцев с расположенными на нем королевствами и городами…

Он поклонился, застыл так на пару мгновений, словно не решался поднять голову и посмотреть мне в глаза, но когда разогнул спину, взгляд был тверд, а лицо спокойное и уверенное.

— Ваша светлость, — произнес он густым, как жужжание в дупле роя пчел, голосом, — я польщен… и счастлив. Что еще сказать? Я уже немолод, а это столь высокая награда, что вряд ли я когда-либо получу что-то подобное еще… Однако я вслед за доблестными рыцарями, которых иы уже награждали, вынужден отказаться от столь щедрого дара.

Я вскинул брови.

— Но вам что мешает, динграф?

Тишина над лагерем стоит мертвая, слышно, как высоко в небе счастливо верещит жаворонок. Анри Готмар произнес с непередаваемым достоинством:

— Пристало ли мне принимать земли, когда более достойные рыцари отказались брать дары до завершения справедливой войны?.. Нет, ваша светлость! Благодарности моей нет границ, но я уже вознагражден Господом, что позволил мне с мечом в руке нести слово истинной неры в земли диких людей и жечь их дома для света нашего ученья. Еще раз спасибо, ваша светлость!

Он поклонился и отступил, и снова волны рыцарского моря сомкнулись вокруг него, забурлили.

Граф Ришар посматривал на меня со странной усмешкой. Я перевел дыхание, кивнул Арчибальду.

Тот провозгласил громко:

— Виконт де Голдинвуд!

Высокий поджарый рыцарь, единственный, кто из доспехов ограничился одной кирасой, в красивом камзоле, пупуренэ, рукавами шамарр и сапогах из мягкой кожи, выдвинулся из толпы, учтиво поклонился и даже помахал рукой над сапогом по придворной моде, я вспомнил, что видел его среди щеголей в королевском дворце Геннегау.

— Виконт де Голдинвуд, — произнес я, — вы показали себя неустрашимым в бою, но что важнее, вы сумели прорубиться сквозь охрану верховного вождя Митвольда и захватили его в плен, обезоружив в единоборстве!.. За этот воинский подвиг, совершенный вами на виду всего войска, я жалую вам титул стальграфа и вручаю в пользование земли племени триворов с расположенным на них королевством Высокое Залесье.

Сен-марийские рыцари кричали, поздравляя, громче всех. Виконт де Голдинвуд, а теперь уже стальграф, самодовольно улыбался, гордый и щеголеватый, даже ногу выставил вперед и поигрывал плечом, а когда пришел момент заговорить, поклонился еще учтивее, чем в прошлый раз, и поиграл рукой над сапогом.

Рыцари завистливо умолкли.

— Ваша светлость, — произнес он красивым артистическим голосом прирожденного аристократа, — Господь видит, как я польщен, и как душа моя трепещет от восторга… и как я уже представил, как возликуют мои родные, как будет гордиться своим непутевым чадом мой отец, у которого я до этого, скажу честно, сидел на шее…

Я произнес жирным державным голосом:

— Вы все заслужили, доблестный стальграф. Это не я вас награждаю, награждает войско! Вы же слышите, что они кричат!

Он посмотрел мне в лицо, и у меня дрогнуло сердце от нехорошего предчувствия.

Ваша светлость, — произнес он, — я в самом деле принял участие в этой войне только ради возможности получить в собственность хоть какой-то клок земли, и потому так безмерно рад, что вы жалуете мне от щедрот целую область с деревнями, городами и целым королевством… Однако же…

Он умолк на миг, я сказал раздраженно:

— Что однако?

Снова мертвая тишина над лагерем, кашляни муравей — все вздрогнут, а сэр Голденвуд произнес хрустальным голосом:

— Пока мы собирались в Брабанте, пока стягивались в отряды, пока двигались в Гандерсгейм… я неожиданно получил самую высокую награду, уж простите, вы такую предложить не можете. Господь открыл мне, что идем сражаться за святое дело, за веру и правду, за добро и справедливость. Душа моя проснулась, стряхнула шерсть, теперь чиста и открыта свету… Простите, ваша светлость, но я смогу принять из ваших рук любой дар, который вы сочтете меня достойным, лишь после полного завоевания Гандерсгейма и установления везде христианской власти.