Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — эрцгерцог

Гай Юлий Орловский

Ричард Длинные Руки — эрцгерцог

Бог выше всякой добродетели, и не добродетелью определяется его достоинство, потому что в таком случае добродетель будет выше Бога.

Часть первая

Глава 1

Есть так называемое «остроумие на лестнице», это когда задним умом крепок, а есть тряска после случившегося, типа «господи, что я наделал». По настоящему меня тряхнуло только по дороге к Альтенбаумбургу. Пришлось даже остановиться и дождаться, когда перестану дергаться, как паяц на веревочках.

Пес подпрыгивал и старался лизнуть в лицо, но Зайчик ловко отступал, ревнуя к хозяину.

Я наконец сказал дрожащим голосом:

— Ну хорошо, хорошо… Я, типа, самоотверженный герой… надо же… Готов был, жертвенность, во имя, и все такое. Молодец. Только никому не рассказывай, не поверят. Да и сам как дурак…

Зайчик снова пошел ровно и царственно, помнит, кого везет. Я смятенно думал, что вообще-то в мой смертный час из меня должно бы полезть все говно, что таит в себе человек. Тем более, такой, как я, но такое вот странное свойство существ того мира, откуда я прибыл: как раз говно сверху — защитный панцирь, а все светлое забито, затоптано и загнано глубоко-глубоко, чтоб не позориться перед другими, крутыми и циничными. Быть благородным совсем не модно, даже позорно, надо говорить с гордостью: вот такое я говно! И быть, понятно, говном, чтобы везде быть своим…

Со стены крепости сбежал рыцарь, как мне показалось, только они здесь в полных доспехах, но через поднятое забрало я увидел обветренное лицо Паньоля.

Он сам перехватил повод моего коня. Лицо его дрогнуло, когда наши взгляды встретились.

— Ваша светлость…

— Все закончено, — произнес я мертвым голосом. — И не повторится. Можешь вернуться к кольчуге… если хочешь, понятно.

Он неумело улыбнулся.

— Да, конечно. Кто же в здравом уме таскает столько железа! Но когда лорды Гатор и Стерлинг сказали, что вы исчезли… намекнув, что отправляетесь к Воротам Ада, я на всякий случай поднял всех на ноги и вооружил до зубов.

К нам сбегались воины, жадно ловили каждое слово. Один сказал преданно:

— Вдруг бы за вами погоня!

— Врата разрушены, — ответил я устало. — Кто-то из нас туда попадет после грешной жизни, но сам Ад сюда не вторгнется. Отныне. Надеюсь… Так что лучше о нем забыть на время жизни и заниматься другими проблемами.

Паньоль открыл было рот и тут же стиснул губы так плотно, что превратились в узкую щель.

— Слушаюсь, сэр! Будет исполнено, сэр!

Он все еще держал повод коня, Зайчик терпеливо ждал, неподвижный, словно выкованный из черной стали, даже ухом не шелохнул, а я соскочил на землю и принялся снимать седельный мешок.

Пальцы коснулись твердого сквозь тонкую ткань, острый зубчик кольнул остро и напоминающе. По руке от кисти побежала мощь. Руки задрожали от неистового желания поскорее выхватить корону и водрузить на голову, чтобы стать не просто еще сильнее, а предельно сильным.

Челюсти стиснулись с такой силой, что перекусили бы берцовую кость. Я чувствовал, как меня трясет, задержал дыхание и с огромным усилием, переламывая себя в себе, перекинул мешок через плечо.

Сухо застучали друг о друга талисманы, амулеты, что я наснимал с убитых. Их там вместе с короной целая россыпь, хотя, может быть, простые нагрудные знаки без всякой магии.

Паньоль спросил осторожно:

— Вас проводить, ваша светлость?

— Я плохо выгляжу? — поинтересовался я.

— Краше в гроб кладут, — ответил он честно.

— Отойду, — пообещал я. — Живучести во мне… даже сам не знаю, у какого чудовища столько.

Твердым шагом, просчитывая под взглядами сбежавшейся челяди каждое движение, я двинулся к донжону, туда уже помчались слуги распахивать для меня двери. Сейчас нужно поскорее забыть о своем непонятном героизме, при одном воспоминании бросает в дрожь, и острая мысль мечется в пустом черепе: я ли там был?

Со стороны сада донесся радостный вскрик, я увидел золото роскошных волос сквозь плотную листву цветущих кустарников, дробно-дробно простучали каблучки, и через мгновение Иллариана ринулась мне на шею, запыхавшаяся и счастливая.

— Ты вернулся!.. Я так за тебя боялась!

Я подхватил ее на руки, она просто невесома, словно из тончайшей паутины, прижал к груди и торопливо понес в донжон. По сторонам мелькают тени слуг, я ни на кого не обращал внимания, наконец за спиной захлопнулись двери наших покоев, я опустил Иллариану на ложе, отступил, чтобы полюбоваться, но она тут же вскочила и снова бросилась мне на шею.

— Не-ет! Я страшусь, что исчезнешь снова!

— Все закончено, — сообщил я счастливо. — Все позади.

Она уселась мне на колени и, обняв за шею, внимательно и недоверчиво всматривалась в мое лицо.

— Ты сумел закрыть Портал?

— Да, — ответил я.

— Но… как?

Я отмахнулся.

— Надежно. Не будем об этом, а то как вспомню… Давай о хорошем. Как ты с местными?

Она счастливо заулыбалась.

— Люди здесь милые, хорошие. Я не ожидала, что окружат такой заботой. Мне так хорошо, что просто страшусь, как бы кто-то большой и злобный не спугнул…

— Никто не спугнет, — заявил я. — Никто! Остался только один большой и злобный… это я.

Она счастливо завизжала, я крепко обнял ее, поцеловал и снял с коленей.

— Иди играй, знакомься с миром. Тебе им управлять! Или хотя бы царствовать.

— А ты куда?

— Пристрою где-то трофеи, — ответил я без уверенности, — да и вообще я до конца еще не вошел в роль герцога. Хотя, честно говоря, я чувствую себя вполне готовым…

— К чему?

Я пожал плечами.

— Есть люди ни на что не готовые, а есть — готовые на все. Я не знаю, которые из них хуже.

— Ой, Ричард, ты такое говоришь…

В коридоре стражи бодро стукнули копьями в пол, скоро там будут ямки, морды преданные, всяк в крепости мечтает, чтобы хозяин не был размазней, с таким быстро обнищаешь, а с сильным станешь сильным и богатым.

— Бдите, — сказал я отечески строго. — Будет служба, будут повышения, жалованье вырастет!

Они провожали меня преданными взглядами, тут перераспределение ценностей происходит быстро, у сильного господина и слуги ходят в шелках и едят на серебре, а у слабого и рыцари ходят в обносках.

Я обошел залы, осмотрел все тщательно и придирчиво, но не отыскал места, где пристроить черную корону. Пытался повесить на стену, как трофей, гордо водружал на стол среди подсвечников, устраивал на видном месте в шкафу, наконец, измучившись борьбой с желанием водрузить себе на голову, озлился и, сунув в мешок, решил, что лучше всего приторочить к седлу.