Эпопея эпохи легенд - Никита Кокарев

поднялись к пещерному своду. Заточённые внутри ледника чудища соединялись в одно, их тела плавились, словно осколки льда на солнце. Три головы вскоре разделили одно туловище, из спины которого вырастало не два, а сразу четыре крыла. Сплавившиеся воедино три хвоста остались разделёнными ближе к кончикам, которые беспрестанно шевелились, царапая ледяную корку на полу пещеры.

— А теперь что? — спросил змеелов, внимательно отслеживая движение голов. Одна из них раскрыла пасть немыслимой ширины, откуда капала вязкая слюна. Эта голова сделала попытку атаковать, но Нелюб отскочил в сторону, ударившись о покрытую льдом стену. Ушибленное плечо пронзила боль.

— Только бежать. Но тогда мы не выберемся наружу! Проём, что на волю ведёт, высоко наверху!

Старец бросил быстрый взгляд на получившееся чудо-юдо.

— Надо попробовать забраться на него и сделать так, чтобы он распрямил шеи — тогда мы вылезем наружу и побежим так быстро, как только сможем.

— Но это невозможно! — воскликнул лют, не сводя глаз с огромной когтистой лапы, замахнувшейся для удара. Помимо пяти загнутых когтей на каждом пальце, на тыльной стороне её имелось два ряда стальных шипов, с лёгкостью способных процарапать не только лёд, но и камень.

Триединое существо нанесло удар на удивление быстро для такого тяжёлого тулова — двое в последний момент успели увернуться, бросившись врассыпную.

— У тебя ещё осталось вода?

— Нет! — воскликнул Нелюб, — Я всю извёл! Но тут хотя бы можно использовать меч, он не расплавится, а ты — кусай их там, где лёд — ты же прокусил толщу, скрывавшую амулет! Заодно лапами упирайся в тулово и подскакивай, чтобы до шеи добраться!

Так и сделали — собрался с силами зверь, подскочил что было мочи, да и уцепился за крыло ледяное. Примёрзли его клыки, пустил он тогда в ход когти, но на сей раз, чтобы и когти во льду не застыли, принялся лют царапаться, вызывая у хозяина крыльев необузданную ярость. Стал он дёргаться, а затем взмахнул крыльями так, что подлетел до самого пещерного свода.

То и надо было люту — зацепившись за край разлома, в который путники провалились, выкарабкался зверь.

Присмотрелся он к снегам, и заметил среди них узкую тропинку, ведшую вниз и огибающую пик. Чутьё звериное звало последовать по ней, и вскоре лапы ступили на сияющую ледяную глыбу, внутри которой покоился камень, покрытый древними письменами. На нём отчётливо виднелись изображения волков, везущих в санях сгорбленного наездника, искусно вырезанные снежинки и волны, по-видимому, изображавшие вьюгу.

Стоило лапам коснуться камня Волчарника, как с лютом стали происходить удивительные превращения. Его шерсть встала дыбом и покрылась иголками сосулек. Когти удлинились, загнулись и засветились, а на морде наросла ледяная корка наподобие шлема. Сполохи северного сияния разлетались в стороны от зверя. Сила Волчарника пропитывала каждый волос на теле, лют чувствовал, что стоит ему собраться с силами, как он сможет перепрыгнуть через самую высокую на свете гору.

Или даже победить сражавшегося с другом исполина! Заострившиеся и утолщившиеся клыки с лёгкостью раскусывали не только лёд, но и камни и даже раздирали железо, словно кусок бересты. Спрыгнув в разлом, лют вцепился в хребет чудовища и, под оглушительный хруст льда и камня, оно свалилось на пол пещеры. Задрожал ледник, рассыпаясь. Слезла корка каменная, начал лёд плавиться, зазвенела железная руда, загудела. Пока поздно не стало, бросились Нелюб и его зверь прочь, туда, где раньше на пике птицы сидели, благо обвал приблизил заветную дорогу — осталось только перелезть через крупные валуны.

Вспомнил тогда старец, что ему кот ядовитый рассказывал. Огляделся он, и не увидел в небе ни одной птицы, что раньше сторожили вершину.

— Пора мне возвращаться домой, — произнёс старец, обращаясь к зверю, — Закончил я путь свой на острове, и теперь снимется с меня проклятие!

Загрустил лют чёрный, потянуло его завыть с тоски, да только луны на небе он не видел. Не захотел зверь оставаться один на острове под властью скелета-хозяина.

— Возьми меня с собой, — попросил он, — Скажи, что я — воин заколдованный, да в люта свирепого обращённый, а я тебе служить буду и в бою, и в мире. Не будет мне житья здесь, на острове, ежели тот, кто тебя отправил по острову странствовать, узнает, что вывел я тебя отсюда живым!

Послушал Нелюб люта, и решил всё же взять его с собой на вершину. С каждым шагом в душе крепла тревога — что, если рассказ ядовитого кота окажется ложью, и он не вернётся назад? Что тогда? Как возвращаться? Искать корабль? Прибегнуть к помощи магии?

Шаг за шагом старец и зверь приближались к пику. Отчётливо ощущалась энергия, пронизывавшая поверхность ледника у самой вершины. Нелюб задержал дыхание и сделал последний шаг.

Со стороны казалось, будто бы человек и лют просто исчезли во вспышке яркого света. Обернувшись вихрем, они воспарили в небо, летя прочь от острова, на котором змеелов повидал да перенёс множество испытаний.

На родине возвращение Нелюба восприняли как настоящее чудо. Ему выковали броню, горевшую на солнце ярким огнём, разгонявшим мрак, устроили в его честь пир, на который собралась вся родная деревня старика, а затем нарекли богатырём Крестоплавом в честь рассказа о том, как ему удалось вернуться. Чёрному люту разрешили остаться в деревне, как товарищу богатыря, помогавшему в нелёгком путешествии.

Легенды о Нелюбе — Крестоплаве передавали из уст в уста веками…

Глава 14. Луговые тяготы

Мокей внимал каждому слову Костряники. Его пугала перспектива пройти через то же, через что проходили девицы. Однако, это было частью его обучения. Что нужно ему делать? Парень напрягся, пытаясь вспомнить предания старины. Перед ним стояли хранительницы лета. Они породили деревья и животных…или только животных? А может, только деревья? И ещё там где-то говорилось о диком сохе, едва не сгубившем всю жизнь на земле.

А разве его создали не Костряника и её служанки? И теперь ему, Мокею, придётся собственноручно усмирять нового соха? Или кого-то другого?

— Теперь иди по первой тропинке, какую увидишь и никуда не сворачивай. Тебе встретится топкая смоляная яма. По дороге нарви луговых трав, сплети из них венец, а затем окуни его в чёрную смолу. После слепи из того, что получится, такую форму, которая бы траву на лугах ела, а в бою любого зверя бы одолела, а напоследок оживи.

Сказали так девицы и исчезли, словно их и не было.

Приметил Мокей дорожку и пошёл по ней, куда глаза глядят. Вдруг почуял он такой нестерпимый смрад, что внутри всё сжалось,