Хвост, плавники, чешуя – вот мои документы! (СИ) - Анна Алексеевна Седова
— Урсул, остынь, — пытался достучаться до него Сальмир. Но он сказал лишь одно:
— Если бы я остывал каждый раз, как меня оскорбят, то был бы давно мертв! — в этих словах вся его жизнь. Он привык так поступать, убивать всех, кто ему угрожает, кто его оскорбляет, это его мировоззрение, создаваемое годами. Как сказал мне однажды Урсул, он выбрался с низов, не родился благородным и с титулом в придачу, он добился всего сам. И видя трезубец у горла кентавра, могу понять как именно, и чего ему это стоило.
— Урсул, — положила на его плечо руку, — ты же не убьешь его на глазах Кешина? — он понимал, что сделай он то, что собирался, Кешин перестанет ему верить, как и я отдалюсь от него. Мне и правда страшно, за него, за то, что будет с ним, убей он кентавра на глазах всех стоящих рядом. Я его поддержу, при любом раскладе. Но хотелось бы менее проблемное развитие событий. В глазах главы семьи уже виделось кладбище, надгробие и цветочки, а еще в ушах стояло оглашение завещания. Он не смотрел на осьминога, его взгляд был далеко.
— Дядя Урсул, не злись на дядю Армира, — сделал шаг вперед, держа меня за руку, сказал: — он больше не будет обзывать маму, — смотрел на Урсула и кентавра, боясь и того и другого. Рука Урсула дрогнула, глаза стали возвращать былой цвет, холод и страх им испускаемый постепенно отходил, он зло рыкнул, все еще держа трезубец у горла кентавра:
— Твое счастье, конь, — плюнул Урсул ему в лицо оскорбление, — что для меня важен этот ребенок и его ко мне доброе отношение. В противном случае я бы даже Тассию не послушал, на кормильца в семье стало бы меньше, — отозвал силу и ушел со двора кентавра. Ему нужно остыть, так сказал на прощание.
— Мам, Урсул придет?
— Придет. Ему нужно успокоиться, — сын смотрел на уходящего осьминога и меня. Что-то для себя решил, кивнул, сказал что проголодался, я взяла ребенка на руки и понесла в дом. К столу звала мама Арона. За мной шел Сальмир и Хатару, не проронивший все это время и слова. Он не лез в чужие разборки. Не в его характере вмешиваться без надобности. Сказал, без него разобрались. А вот отец семейства кентавров был или возмущен или удивлен, так как выдал:
— Кто бы мог подумать, что слухи о том, что Чернильный глава признал мурену своей женщиной, оказались правдой! — потирая шею, которую не так давно грозились пронзить три лезвия. На его коже остались следы от трезубца, они ему станут напоминанием о том, что язык враг и ему не всегда можно позволять говорить все, что заблагорассудиться.
Глава 7 «Узнать врага в лицо»
Шиор
Чтобы я еще раз по собственной воле посетил небесных?
Ни разу больше!
Нога моя не ступит в их город. Напыщенные, самовлюбленные идиоты, дальше носа не видят! Плевать, как меня приняли, не в первый раз. Владыка не жалует мой народ, как считал нас поборниками правил, так и считает. Все еще думает, что мы мним себя выше его. Но мы давно приняли участь быть позади. Но не в этом суть, а в том, как меня приняли. На край небесного города я рухнул. Разодранный бок кровил, сил было мало. Стража среагировала как надо. Окружила и предъявила обвинения в незаконном проникновении. Резко подняли, наложили сдерживающие чары, как заключенного или пленного, привели в блокировочных кандалах, на ковер к Владыке, с охраной и копьями у шеи. Вели меня так через весь небесный город. Надо мной смеялись, показывали пальцем и провожали в последний путь.
Привели в главный замок. Великий и Всепрощающий, а это Владыка небесных сидел как и полагается правителям мира и всех народов. Прямая спина, чуть приподнятая голова, смотрящий на меня цепкий взгляд холодных льдинок-глаз, сжимающие с силой подлокотники трона руки, переливающиеся на пальцах драгоценные камни, солнечные блики играли в его короне и светлых, как топленое молоко волосах. Весь его образ светлого и великого, возвышающегося над другими меня бесил. Хотелось носом ткнуть в мировые беспорядки и за волосы протащить по площади какого-нибудь приграничного города, где люди и существа умирали с голоду. Но я всего лишь зарвавшийся дракон, не знающий себе места.
— И что тебе, о великий Шиор, от меня понадобилось? Как смел ты без приказа подняться в мой город! — в его голосе нескрываемая издевка, насмешка и конечно яд, таким даже пустынная королевская кобра похвастаться не может. А она безумно ядовитая. Одна капля такого яда может убить даже дракона, растворить тело за пару минут, даже кости не останутся.
— Владыка, — голос мой тих и спокоен, а так же смиренен, как и положено проигравшему, подчинившемуся, — прошу вас о конфиденциальном разговоре, — осмотрел на всех незаметно, боковым зрением, старался как можно незаметней пользоваться внутренней силой, не скрываемой барьерными кандалами, — на вверенной вами земле происходят ужасные преступления, — он одарил меня лишь фырканьем, — пропадают дети, всех рас без исключения, — тут его бровь на миг дернулась, но все быстро вернулось на прежнее место.
— И что ты от меня хочешь, морской? Прикажешь мне спуститься и их найти? — по залу прошелся гул смеха, издевательских высказываний.
Почти весь пантеон небожителей присутствовал, не хватало парочки богов. Ями и ее дядюшки, остальные пришли посмотреть на побежденного и смиренного врага. Разодеты, намалеваны, даже пьяны от силы и власти, которой упиваются. И не стесняются даже наготы. Рассадник разврата и порока. А небожители. Обстановка величия присуща только Владыке, восседающего на золотом троне. Его трон — это древо мира, выкованное сильнейшим и мудрейшим кузнецом и артефактором, старшим наследником Творца. Искусная работа, трон передавал образ вид древа до мельчайших деталей, даже жилки у листьев. Сам Владыка одет во все белое, свободные шелковые штаны, шелковый нижний и верхний халат с широкими рукавами, бархатная мантия с золотой вышивкой, и меховой отделкой на воротнике. Волосы затянуты в тугой пучок, а голову украшает корона с изумрудами. На некоторых пальцах золотые перстни. На остальных я не смотрел так внимательно как на него.
— Детей нашли, — тихий голос, и повторный поиск того магического следа. Его запомнил и среди присутствующих его нет, — но проблема в другом, Владыка.
— И в чем же? — он устал от моего присутствия и болтовни, голова склонилась на бок, рука ее поддерживала, нога была закинута на ногу. Видя, что я не собираюсь идти против
