Чёрный фимиам (СИ) - Алена Харитонова
К вечеру Эше принесли горшок с жирной желтоватой мазью.
— Господин велел закладывать в рану, — глухо сказала девушка-рабыня.
Мазь была густая. Эша осторожно, боясь причинить боль, выполняла приказ. Иногда чувствовала тошнотворное шевеление под пальцами, будто что-то мягкое сжималось и разжималось при прикосновении…
От мази стало лучше и рана начала затягиваться. А через несколько дней Сингур тихо-тихо застонал. Эша бросилась к нему, но тут же в ужасе отпрянула: на неё смотрели белые, словно мрамор, глаза. Брат её не видел.
Он потом ещё долго лежал в беспамятстве. Человек в одеянии цвета красной охры приходил снова, оттягивал Сингуру поочерёдно то одно, то другое веко, равнодушно приказывал перевернуть на живот, смотрел на широкую полосу шрама. Сказал Эше:
— Ты, молодец, дитя. Хорошо ухаживала. Скоро твой брат очнётся.
Девушка расплакалась.
Сингур и вправду скоро очнулся. Это произошло ночью. Эша почувствовала, как на неё смотрят, и проснулась. Брат сидел напротив и сверлил её взглядом совершенно белых глаз.
— Ты слышишь? — спросил он.
Эша в ужасе покачала головой. Сон слетел с неё без остатка.
— Шевелятся камни… — сказал Сингур.
Сестра нерешительно приблизилась к нему. Брат прислушивался:
— У тебя часто колотится сердце. Чего ты боишься?
Она протянула было руку, чтобы коснуться его, но он отстранился:
— Не надо. Я слушаю. Не мешай.
Девушка вернулась на свою циновку, а он неподвижно просидел до утра.
Эша задремала, когда же открыла глаза, Сингур стоял над ней и смотрел в дверной проём. Там застыл человек в одеянии цвета красной охры.
— Я вижу, тебе лучше, — сказал он.
— Да.
— Ты помнишь, кто ты?
— Да. Раб.
— А кто она? — страшный лысый человек указал на Эшу.
— Моя сестра.
— Хорошо. Ты вспомнишь и остальное. Но не сразу. Пока тебе надо окрепнуть. Идём.
Сингур замешкался, спросил:
— А она?
— О ней позаботятся. Вы будете видеться. Этого достаточно.
Брат кивнул. И ушёл с человеком, который человеком не был.
Глава 13
Им действительно разрешили видеться. Сонное оцепенение, сковывавшее Эшу, отступало в эти дни. Брат приходил и поначалу молчал или задавал странные вопросы:
— Как ты живешь?
Сестра разводила руками, давая понять, что всё в порядке.
— Хорошо. Ты не болеешь?
Она опять разводила руками.
— Хорошо.
Однажды Эша взяла его за руку. Сингур напрягся на мгновение, но потом сосредоточенно начал трогать её ладонь, словно вспоминая, что такое — прикосновение.
После этого случая Эша стала трогать его всякий раз, когда он приходил. Постепенно брат будто стал возвращаться. Его речь делалась похожей на человеческую, во взгляде появилась осмысленность. Эти перемены были постепенными, но они были и с каждым разом становились заметнее. Однако полностью он так и не проснулся. Вернулся к ней, но не до конца. Словно какая-то его часть умерла, убитая Миаджаном. Та самая, что умела смеяться, грустить, заботиться и принимать заботу. Отчего-то Эше казалось, что, если бы она умела говорить… если бы могла подчинить себе голос, Сингур вернулся бы полностью. Увы.
А потом что-то случилось. Девушка не знала, что именно, но брат словно ожил. Он, конечно, не стал тем собой, кем был раньше, но сделался чуть больше похожим на человека, чем на пустую оболочку.
— Я найду способ убежать, — сказал он ей негромко. — Это всё закончится. Мы будем свободны.
Эша грустно улыбалась. Она-то уже поняла, что сбежать из Миаджана невозможно.
Дни шли. Наверное, складывались в недели, месяцы и годы. Время не имело здесь значения, оно превращалось в тёмно-зелёную трясину, которая затягивала, обнимала, мешала думать. Мятеж, гнев, строптивость — всего этого не существовало в Миаджане. Здесь все жили в полусне.
Брат приходил и уходил. Разговаривал с ней немногословно. Да и о чем было говорить? Тем более с немой. Иногда он казался почти живым. А потом будто снова сонным и равнодушным. А однажды пришел мёртвым. Эша не знала, как это объяснить. Просто к ней пришёл мёртвый Сингур. Сел на циновку и долго смотрел мёртвыми глазами в стену, сложив на коленях мёртвые руки. Потом сказал мёртвым голосом:
— Знаешь, вчера в подземелья ушли двое. И не вернулись. Такое бывает. Но лучше бы не вернулся я.
Сестра ничего не поняла, подсела к нему, потянулась обнять, брат отстранился, по-прежнему мёртвый.
— Если я однажды не вернусь. Тебя, скорее всего, убьют, — равнодушно сказал он.
Эша вздохнула.
Он ушёл.
Время снова превратилось в вязкую трясину.
Тягучий дурман Миаджана закончился внезапно. Был вечер. Эша сидела на циновке и думала о том, что скоро придется ложиться спать. А ей не хотелось. Из-за кошмаров и из-за того, что было тоскливо без снующих в пальцах игл и тонких шелковых нитей. Работа влекла. Будь возможность — сидела бы целыми днями, плела узоры и ни о чем не думала, следила, как свиваются нити, как…
— Эша.
В дверном проёме стоял Сингур. Его зрачки были белыми, словно мрамор, а лицо застывшим. В два стремительных шага он подошёл к ней, схватил за руку и рванул.
Сестра сонно огорчилась — брат явно собирался куда-то её вести, а она не хотела уходить далеко от станка и нитей, вообще не хотела уходить. Хотела сидеть, мечтать о том, как наступит завтра, как снова можно будет сесть на вершине храма в торжественной сонной тишине, взять в руки иглы…
Но Сингур потащил её прочь. Он бежал, а она упиралась, потому что не умела — разучилась — бегать. Тогда он закинул её на плечо. А потом… потом спустился по каменной лестнице, уходящей прямо в чёрную страшную воду. Вот только вместо того, чтобы захлебнуться, Эша судорожно вздохнула и… поняла, что стоит в сером полумраке длинного каменного коридора, а из темноты на неё смотрит женщина.
Ее бледное лицо вырастало из бугристого панциря изогнутого, переступающего на тонких щетинистых лапах огромного насекомого. Насекомое едва слышно стрекотало, шевеля раскрывающимися и закрывающимися жвальцами.
Женское лицо, глядевшее на Эшу, растянуло губы в улыбке.
Мелкие зубы оказались красны.
А потом из-за них появился неестественно длинный узкий язык. И медленно потянулся вперёд.
* * *
Она потеряла сознание. Очнулась же оттого, что над головой сияло солнце и рядом жужжала мошкара. Эша села, щурясь от яркого света, недоверчиво потрогала руками выгоревшую траву и огляделась.
Вдали тянулась цепь холмов, за спиной — густые заросли кустарника
