Исход благодати (СИ) - Зеленжар О.

— Вы что, ее отшили?

— Не счесть сколько раз, а я не люблю повторять. Не будь она так полезна, давно б избавился.

Холодный равнодушный тон, словно он говорил о старой обуви или подыхающей собаке, однако Эстев уловил в слове “дурочка” нотку легкой нежности.

Когда Соле наконец-то смог спокойно обхватить носки сандалий руками и без особых проблем делать выпады, Морок заставил его отрабатывать движения рапирой.

— Мишень, — брюнет постучал свернутой нагайкой по доске, на которой был изображен круг. — Учись чувствовать шпагу, управлять рукой. Тренируйся в меткости.

И он тренировался. Мазал, чертыхался, получал от Морока, когда тот видел этот позор. Учился ловить шпагу. При виде вожака у него непроизвольно дергалась рука, поскольку тот любил неожиданно кинуть ему какой-нибудь предмет, и если Эстев не смог поймать его, то шел драить котлы или копать выгребные ямы. Окружающие воспринимали это, как странную игру двухопасных людей, и не встревали в нее. К счастью Эстева, насмешек и колкостей он тоже не слышал.

Каждый вечер старик Аринио читал одну и ту же проповедь. В ней могли меняться незначительные детали, всплывать все новые образы, но посыл оставался неизменным. Сначала Эстев слушал ее с возмущением, как поганую ересь, но она плавно вкралась в его жизнь, как навязчивая песенка уличного музыканта.

— Скажи, Аринио, — не выдержал спустя неделю Соле. — Ты ведь нерсианин, а имя у тебя почему-то иосийское.

— Никто не может запомнить мое истинное имя, — ответил старик. — И ты не сможешь.

— И все же?

Аринио вздохнул.

— Джи Ан Юн.

— Джиююн? — пролепетал Эстев.

— Аринио. Аринио Виоса. Я полжизни живу под этим именем, что оно давно уже стало мне родным.

— Ты хорошо сражаешься. Ты был воином?

Старик усмехнулся:

— Я был воином, художником и поэтом, певцом и музыкантом, врачевателем и философом. Там, откуда я родом, нужно быть очень многим, чтобы стать хоть кем-то. Здесь я просто старый целитель, читающий проповеди, и мне этого достаточно.

— Я хотел спросить про твои проповеди, — осторожно начал Эстев. — В них говорится про облик и имя человеческое. Что это значит?

Старик наклонился вперед, указав на пробегающего мимо ребенка:

— Тебя зовут Эстев, а его Блоха. У кого из вас человеческое имя? Кто из вас родился и вырос, как человек?

— Не все нищие носят унизительные клички…

— Все носят, — возразил Аринио. — Унизительное клеймо сброда. Зовись ты хоть блоха, хоть Эстев, но, родившись в Угольном, ты в нем и сгинешь, под черным низким небом. Погляди, — он указал заскорузлым пальцем. — Это Тонни. Он родился и вырос под крышей, в семье рабочих. Когда ему исполнилось пять, он уже изготавливал бумагу. Вот такую, на которой я сейчас рисую. От рассвета и до заката, только стук стали и монотонный тяжелый труд. Его отец умер молодым. Тонни тоже еще молод, но он уже хворый, словно старик. Каждый день ходит ко мне, пьет травки. Таких, как он, много в Угольном порту. Фабрики заглатывают их младенцами и выплевывают живыми трупами, не помнящими, что такое дождь, запах травы, вкус молока. Знаешь, кому принадлежат фабрики? Треть — лордам, две трети — Его Благодати, советнику и прочим приближенным. Маска — это монстр, пожирающий людей.

— Ересь, — скривился Эстев. — Гнусные разглагольствования. Его Благодать никогда не обманывал людей. Да, мир жесток, он будет таким при любой власти. В этом мире нужно работать, только так он станет лучше.

Аринио сделал несколько штрихов углем.

— Дураков тут нет, — ответил он. — Как и надежды. Когда люди лишаются всего, они превращаются в смерч, в селевой поток, и мы даем им цель. Надежду на то, что для них что-то может измениться. Закон Благодати написан сытыми для сытых, благословляя использование людей как дрова для печи, а кому достается весь хлеб, а? Внимательно перечитай Книгу, которой так восхищаешься.

Эстев замотал головой, не желая слушать эту ересь, эту жалкую пагубную ложь, проедающую на сердце болезненные раны. Чтобы отвлечься от тяжелого разговора, он пошел заниматься любимым делом — печь хлеб. Назло старику, чтобы показать, что он, как носитель идеи Всеобщей Благодати, способен испечь его на всех. Такого вкусного ужина в Цитадели никогда не было, и Эстев задумался, что пора бы и правда навести порядок на кухне. Первым делом он наведался на огород Аринио, проверить кое-какие травы, затем выпросил у Морока внести в смету соль и специи.

— Дело даже не в улучшении вкуса, — аргументировал он. — Мясо быстро портится, неэкономно, а я бы мог бы заготавливать впрок.

Морок послушал его объяснения.

— Я дам добро, — сказал он, наконец. — Следующая поставка через неделю. Организация кухни на тебе. Подготовь ее для работы.

Эстеву показалось, что в обычном холодном взгляде Морока промелькнуло довольство. К чему бы это? Но ему было все равно, он снова окунулся в родную стихию.

Спустя примерно две недели после прибытия Эстева, на закате в Цитадель прибежал запыхавшийся гонец. Такое случалось каждый день, но в этот раз Морок, услышав вести, стал мрачнее тучи. Он подозвал к себе Аринио и оторвал от работы Дуана, чтобы собрать совет в своем гнезде на дереве. Эстев удивился, когда тоже получил приглашение, но потом понял, что это — часть маскарада, убеждающего окружающих в его значимости. Второй раз подниматься по лестнице было уже не так страшно. Он присоединился к совету, когда тот был уже в самом разгаре.

— … убитых. Нашли лошадь. Тело протектора не обнаружили, — перчатка на руке Морока скрипнула, так он сжал кулак. — Гонец говорит, кто-то всех уложил, забрал протектора и смылся. Расспросить бы Зяблика поскорей…

— У протектора оказался мощный союзники, этого мы не предугадали, — качнул головой Аринио.

— Мощный! — повысил голос Морок. — Уложил пятнадцать бойцов.

— Кого-то мог убить протектор, — возразил старик. — Это же рыцарь, в конце концов, а не купец в паланкине. Мы ожидали потерь…

— Не таких, — угрюмо отозвался Морок. — Теперь, когда непонятно, жив он или нет, придется форсировать события, а этот, — он кивнул на застывшего в дверях Эстева, — не готов.

Старик улыбнулся, отчего его лицо еще сильней сморщилось:

— Такова жизнь, случаются непредвиденные события, и всему приходится учиться находу, а ты ведь не просто так выбрал его. Значит, все не так уж и плохо.

— Не просто так, — как эхо отозвался Морок, пронзая Эстева цепким взглядом. — Дуан, отчет.

Нервно притопывающий алхимик отозвался мгновенно:

— Четыре партии готовы. Пятая на подходе. Готово пять вспышек, — он вздохнул. — Это муторно, Морок. Муторно и опасно. Уже пожалел, что придумал их…

— Как древесная сталь?

Дуан откинулся на койку.

— Не знаю. Сделал все по рецепту, осталось только ждать. Где ты только?…

Морок сделал нетерпеливый жест, и алхимик осекся.

— Хорошо. Спасибо за присутствие. Вы свободны. Эстев, останься.

Когда старик и алхимик покинули домик на дереве, Морок подошел к Эстеву.

— Я надеялся подготовить тебя чуть лучше, но придется работать с тем, что имеем, — он снял перчатку и кинул на кровать. — В тот вечер ты задал мне вопрос. Я отвечу, — вторая перчатка полетела вслед за первой. — Мне нужно было успешное уважаемое лицо, новое в высших кругах Ильфесы, достаточно наивное, но амбициозное, чтобы пробиться к Его Благодати, при этом обладающее навыком к организации. Я выбрал тебя, наблюдал, кое-где помогал. Мне нужно, чтобы ты стал лицом сопротивления против культа Его Благодати и Протектората.

Эстев рассмеялся:

— Я? Я никого не убивал! Милостивый Благой, да я всю жизнь молился ему, кто вообще в это поверит!

— Люди верят в любую дичь, лишь бы она была вкусно приготовлена, а ты у нас специалист по кухне, — усмехнулся брюнет. — В Цитадели все верят, что это ты отравил Его Благодать, несмотря на то, что ты похож на трухлявый пень.

— А зачем мне это? — прошептал парень. — Я ничего не имею против бога, это ваша ненависть, ваша борьба. Оставьте меня в покое.