К. Медведевич - Ястреб халифа

Черно-фиолетовое небо лежало прямо на низком тяжелом куполе, с остроконечной арки портала потоком лилась вода. Серый камень стен лиловел в мрачных отсветах неба, струи и разбивающиеся о карнизы капли дождя стерли для человеческого глаза резьбу над входом. В сгущающейся гулкой тьме ливня плиты под ногами казались черными. Большой вход уходил в небо отвесной стеной, с которой на ступени хлестала вода.

Оба мага ожидали Аммара внутри: два золотистых профиля над золотой парчой раскинувшихся по полу мантий, — а между ними на Камне лежал свиток Договора. Деревянные ручки держали его развернутым. Рядом виднелась рукоять большой государственной печати — и красный шелковый шнур, который должен был скрепить сургучный оттиск.

Любопытно, какое впечатление произвел на сумеречников рассказ о произошедшем под стенами столицы? Воин из числа сопровождавших нерегиля влетел в город с первыми каплями дождя на улицах. Те, кто наблюдал произошедшее со стен, те, кто слышал рассказ увидевших, и те, кто вообще ничего не видел и не слышал, но решил, что наступил конец света, бежали за его конем до самых ворот Баб-аз-Захаба, дворца халифов. На извилистых улицах до сих пор метались крики — «Малак!». Ангел.

Воин рассказал, как на дороге, ведущей к городским воротам, из-за пыльных смерчей вдруг вынырнули Всадники Охоты — они коснулись земли аш-Шарийа, невиданное дело. Дорога к воротам шла через поля, мимо усадеб — повсюду метались, кричали и хватали ревущих детей и бегущую скотину люди. «Мой повелитель, нерегиль осадил коня и потребовал оружие. А твари налетали как ветер — что нам было делать? Пришлось дать ему меч! А самийа развернулся к демонам лицом, поднялся на стременах и вынул меч из ножен…». Дальше они увидели вспышку нездешнего света. «Все изогнулось, как внутри горлышка стеклянного сосуда, и мы слышали лишь его голос — нерегиль кричал на своем языке, но я зажал уши». Впрочем, юноша не выпал из седла вставшей свечкой лошади — и потому был отряжен гонцом во дворец. Горлышко стеклянного сосуда, надо же. Те, кто стоял на стенах, божились, что видели, как один из всадников осадил коня и развернулся навстречу Охотникам. Ветер сорвал ткань накидки с его головы, и стало видно, что лицо светится, — вот тут они безбожно врали, эти зеваки. А потом все как в рассказе — меч, выкрики. Только люди на стенах видели, как за спиной у всадника раскрылся свет — как два крыла, — и клинок вспыхнул тем же саднящим блеском. «Малак!». Ангел. «Он ничего не может», ага, как же. Мудрецы, называется.

Сейчас премудрый Яхья решал сложнейшую задачу, многажды превосходившую трудностью уравнения и формулы аль-джабр. Как провести этого ангела незамеченным во дворец, — в то время как перед воротами дворца орет и призывает все девяносто девять имен Всевышнего огромная толпа, — через город, в котором каждый второй, не исключая паралитиков и увечных, уже выбежал на улицу и кричит, что видел наяву посланников Судии. Замотать расхлопавшемуся крыльями самийа обратно голову — дело несложное, впрочем, воины отряда наверняка затерялись в переулках рабата и войдут в Баб-аз-Захаб через калитку под стеной Алой башни.

— Господин?

К Аммару обратился лаонец. Как его звали? Морврин? Морврин-ап-Сеанах, из клана Гви Дор. Впрочем, ему наши имена так же нелегко запоминать.

— Мы не думаем, что нерегиль легко даст свое согласие на Договор.

— Яхья ибн Саид сказал мне, что он, похоже, смирился — после того, как второй раз попытался наложить на себя руки и не преуспел, — пожал плечами Аммар. — Да и в пути по аш-Шарийа он уже особо не упирался…

— Мы не думаем, что он согласится без сопротивления, — отозвался, как парный колокольчик, Илва-Хима.

Стены и ведущие из Двора Звездочета выходы маги уже опечатали своими колдовскими бумажками, сплошь изрисованными хвостатыми буквами и жутковато глядящими изображениями широко открытого глаза. Теперь, войдя во двор перед масджид, нерегиль не сможет его покинуть — даже если захочет. Вернее, сможет, но лишь подписав клятву. Или… Вот об «или» Аммару совсем не хотелось думать.

Сейчас Дворе Звездочета не осталось ни души — Яхья потребовал выставить оттуда всех его обитателей: картографов, писцов, своих домочадцев — всех до последнего невольника. Даже страже было велено стоять под аркой нижнего двора и на стенах — но ни в коем случае не спускаться в сам двор. И, конечно, ни под каким предлогом не подходить к его, астронома, дому с куполом обсерватории. И уж тем более держаться подальше от Масджид-Ширвани. Не спускаться, не подходить, не ступать на камни — что бы они ни услышали и ни увидели.

Аммар начал понимать, что его наставник тоже не слишком доверился понурому виду самийа. Астроном явно не исключал возможность поединка.

— Если он откажется подписывать добром…

— Я думаю, что он откажется, — покачал головой лаонец и положил ладони на Камень.

При этом маг продолжал смотреть на своего… товарища?… — говорили, что эти двое друг друга не убили лишь по чистой случайности, — и не поворачивал головы, так что Аммар продолжал наблюдать два профиля на золотой монете. Среди голых серых стен масджид два самийа казались полуденным видением в пустыне — золото на рукавах, золото льется вниз и растекается по плитам пола. На стенах горели плошки светильников — окна потухли с началом ливня, их щели затянуло серой пеленой неурочной непогоды. Снаружи шипел, бурлил и стучал дождь.

— Он имеет право отказаться — это тяжелый Договор, — подтвердил рыжий Илва-Хима. — Таковы законы Сумерек: ко всякому заклятию есть ключ. Ключ запирает — но и отпирает тоже.

— У него есть три ночи, до первых петухов, — кивнул Аммар. — Вы мне уже рассказывали.

— Это тяжелый Договор. Плохой… гейс. И бессрочный, — снова покачал золотистой головой лаонец.

Тяжелое навершие заколки у него на затылке заискрилось, переливаясь под огоньком ближайшего светильника.

— Я обязан повторить тебе снова. У нерегиля есть три ночи. Ваш поединок продлится три ночи, — прозвенел голос Илва-Хима. — По условиям магического поединка ты должен выйти и встретиться с ним лицом к лицу. Я говорю «поединок» — но это скорее беседа, а не бой, — тут аураннец оскалил острые зубы в недоброй усмешке. — Твой противник не имеет права отводить глаза и захватывать разум. Но он имеет право запугивать тебя. А также изводить, причем всеми способами. Словами. Видениями. Вопросами. Кроме того, нерегиль имеет право вызвать любых союзников — правда, они тоже должны соблюдать условия поединка. А еще он не имеет права врать. Все, что ты услышишь в эти три ночи, есть чистая правда. Ты сможешь задать любые вопросы — и получишь на них нелживые ответы. Это плата за то, что тебе придется открыть двери и выйти к нему. А он будет рваться сюда, чтобы дотронуться до этого свитка, — Илва-Хима постучал длинным, покрытым золотой краской ногтем по пергаменту Договора.