Олеся Ермакова - Сборник рассказов

Это грустная сказка, которую едва можно разобрать в шелесте листьев…Это сказка о лесе и хрупкой людской вере…глупой и наивной Вере в чудеса…

Птицы тихими тревожными трелями ознаменовали приход в лес Гостя. Этот лес не привык еще к чужим, не превратился в подобие многочисленных городских парков. Не пострадал от губительных следов человеческой цивилизации. Он оставался таким, каким был много веков назад: неприступным, дремучим, неизведанным. Лес пугал людей своей опасностью, но она-то и делала его таким притягательным.

Деревья и травы хранили больше тайн, чем может познать человек, какой бы долгой не была его жизнь. Сущностью леса уже давно стала память об ускользающем быстрой змейкой прошлом. Она всегда тяжела и соединена с болью, способной разрушить душу. Тысячи лет люди приходили в лес, чтобы забыть. А он всегда умел слушать, утешая шелестом листьев.

Лес оберегали от чужих причудливо переплетающиеся тропинки, которые никогда не найдет тот, кто пришел незваным и нежеланным. Так было всегда и будет вечно, пока лес еще хранит Жизнь.

Лес насторожился, но пропустил Гостя, потому что Она его ждала. Трудно получить право войти, но тем, кто смог, лес уже никогда не чинит препятствий. Таков Закон. Вечный и непоколебимый.

Незнакомец ступал уверенно, безошибочно находя верную тропу. Он уже бывал здесь не раз. Непроходимая чаща доверила ему часть тайн и секретов.

Она как всегда сидела на стволе старого, поваленного ветром дерева, подобрав под себя длинные босые ноги. Ее глаза были переменчивы как облака, дающие свету проникать сквозь ажурное кружево вечнозеленой листвы. Они меняли свой цвет в зависимости от настроения, становясь то шаловливыми золотистыми, то глубокими медовыми, то серьезными темно-ореховыми. Каштановые волосы лежали спокойными волнами на изящных и хрупких плечах. На ее ладони безбоязненно расположилась золотисто-черная бабочка, подставив солнцу хрупкие крылышки.

Ее одеяние, казалось, было соткано из зелени ароматных луговых трав, лепестков диких лесных цветов, бескрайнего ковра разноцветной листвы. Плачущая холодными слезами осень, усыпляющая своим спокойствием зима, оживающая первыми цветами весна и расстилающее плодородный ковер лето — все нашло отражение в ее легком платье.

Дриада. Дочь леса. В этом не могло быть никаких сомнений. Вся ее фигура казалась частью этого бескрайнего простора своевольной чащи, имеющей свой непоколебимый нрав, отточенный тысячей сменяющихся друг за другом суровых зим. Она не была красива, в обычном людском понимании — она была необыкновенна. Неповторимость порой ценится гораздо больше увядающей с годами красоты. У Леса не могло быть другой хранительницы, как и дриада не могла жить где-то кроме этого леса. Так было предначертано всей сущностью мироздания, с которой редко удается поспорить.

Она выглядела еще совсем молодой девушкой. Внешность обманчива. Девушка была ровесницей этого древнего Леса, если не старше его. Дриадам неведома старость, они молоды и полны жизни, пока живет еще их лес. До тех пор, пока последняя веточка векового дуба не пойдет на костры, разжигаемые корыстолюбивыми людьми…

Девушка окинула Гостя изучающим взглядом и улыбнулась ему. Только дриады вправе решать, кого допускать в свою обитель. Пришедший молодой парень свое разрешение получил уже давно и никогда не нес в лес дурных намерений и помыслов.

Лучик солнца солнечным зайчиком шаловливо скользнул по коре старого дуба и спрятался в сверкающей зелени сочной и свежей луговой травы. Красиво и удивительно.

Дриада вдруг резко поднялась с места и, взяв мужчину за руку, устремилась куда-то вперед, в самую глубь чащи. Максим едва успевал за легкими и быстрыми шагами девушки. Казалось, что лес расступается перед ней, создавая для любимой своей дочери новые тропы. Может, это было действительно так. Люди не склонны замечать чудес.

Птицы едва слышимо щебетали, радуясь каждому дню своей жизни, в их пение стал вплетаться новый, но такой знакомый звук. «Вода», — догадался Максим, вслушиваясь в приближающееся журчание. Близко. Совсем чуть-чуть.

Дриада остановилась на очередном переплетении троп, вслушиваясь.

Ручей. Самый обыкновенный. Таких множество и за городом, вот только…Вода действительно пела. Тонким серебреньем невидимых колокольчиков, яркой трелью лазоревого неба, шелестом листьев, дыханием ветра. Волшебно, сказочно, завораживающе.

Максим хотел воскликнуть от удивления и восхищения, но дриада опередила его, коснувшись пальцем губ.

«Слушай», — прошептали ее золотисто-медовые глаза.

Слушай. Ты больше никогда не услышишь и не увидишь подобного. Вода не часто поет для людей. Вдумайся, насладись всей тонкостью и изменчивостью оттенков, легкостью настроений, чувств и эмоций. Этот ручей живой, и сейчас он поет. Разве это не чудесно? Смотри…

Сотни, тысячи, миллиарды хрустально прозрачных капелек воды парили в воздухе, отражая причудливую игру солнечных лучей. Каждая капелька обратилась в сияющую жемчужинку, едва колыхаемую ветром. Вся поляна заволоклась тончайшей кружевной пеленой серебристого тумана. Небо вдруг стало бездонно синим, без малейшего следа от недавних грязно серых городских туч. От воды начало исходить чуть заметное голубоватое свечение не похожее ни на что в этом мире. «Сказка, иллюзия», — шептал разум городского жителя, тщетно пытаясь найти природному волшебству научное объяснение. Люди боятся непривычного, пряча удивление и восторг за сухими научными теориями и гипотезами. Словно страшась действительно поверить в чудо…

Достаточно лишь коснуться, почувствовать влагу зависших в невесомости крупинок воды на ладонях, чтобы понять — природа не умеет лгать…Не сказка, не бред и не дивный сон. Что же это тогда? Ответ слишком прост — Чудо…

Мы привыкли утверждаться в любом обмане, но разучились просто верить…

Максим не мог отвести глаз от дивного зрелища. Он взглянул на дриаду: в ней тоже жила крупица Чуда, прячась в глубине тягучих как мед глаз. Бесконечно мудрая и насмешливо наивная, растворяющаяся в Лесу, но повелевающая им. Только сейчас он смог понять, как мало в ней от людей. Не симпатичная девушка с каштановыми волосами, а именно Дриада. Дочь и владычица Леса. Изменчивая радужка сейчас играла золотом, словно предупреждая его: «Осторожно! Помни, она не человек! Не пытайся понять непостижимое, даже тебе, странствующему художнику, никогда не понять душу Леса»…

— Когда-нибудь я напишу твой портрет, — прошептал он.