Виктор Карасев - Трактирщица

дорога далека. А мне все кажется порой, что меня путь уводит

мой…"

Дик задумался. Конечно, эти неумелые строчки он бы и не

назвал стихами. Но как это объяснить, чтобы при этом не

сгубить слабые еще ростки творчества, не отбить охоту писать и

дальше, но — лучше?

— Ты знаешь, я бывал в тех краях, где алмазы добывают из

земли. Они тогда еще такие вроде бы неказистые! Нужен опытный

глаз и умелые руки гранильщика, чтобы серый камушек стал

восхитительным бриллиантом. Твои стихи пока нуждаются в

огранке, но в них достаточно огня, мыслей и чувств, чтобы

стоило над ними потрудиться. И не бойся — если это к тебе

приходит, значит — будет и дальше! Чем чаще косят траву, тем

сочнее она поднимается, не правда ли?

— Как ты хорошо говоришь! Расскажи еще что-нибудь, Дик!

Неожиданно для себя Найтингейл ощутил прилив откровенности.

Как смотрела на него грозная повелительница этого местечка! Ее

распахнутые по-детски глаза оказались вдруг голубыми и

бездонными, как весеннее небо, и хотелось без конца тонуть в

этих глазах. Пропало ощущение времени, только свечка убывала,

а разговор сплетался изысканным кружевом. И, не сомневаясь в

понимании, Дик начал вспоминать самые задушевные песни и

стихи, те, что — не для всех…

…Пускай — игра… как ни зови,

В ней достается нам по праву

Любовь — отрада… и — отрава…

…Но разве грех искать любви?

Дик взглянул на Тири и оторопел: ее голубые глаза тонули в

слезах, готовых уже вот-вот покатиться вниз.

— Что с тобой? Я… сказал что-то не то?

— Извини… Ты не виноват, все очень хорошо… Только…

Понимаешь, мне сейчас кажется, будто что-то очень хорошее,

светлое и прекрасное, проходит мимо меня… А я так и останусь

здесь, как… в трясине…

И она припала лицом к груди менестреля, уже не сдерживая

рыданий. Дик растерянно обнял ее плечи с желанием укрыть,

защитить ее от горя. Конечно, он понимал ее! Он сразу

почуствовал вопиющее несоответствие между этой личностью и

доставшимся ей местом. Как же здесь тесно должно быть этой

чуткой душе, этой щедрой и страстной натуре!

Дик боялся нарушить хрупкую близость понимания, самое

дорогое, что может быть у двоих людей. Но сердце подсказывало,

что надо делать; и Дик, поражаясь своей святотатственной

смелости, коснулся губами влажной от слез щеки, еще раз -

пониже, и — губы их встретились! Ее губы были сначала

покорными, потом — нежными, потом — страстными…

Все еще пугаясь собственной дерзости, Дик обнял Тири

откровеннее, чем следовало бы. Но услышал только: "А ты

смелый! Мне это нравится"…

А дальше был сон наяву, немая песня, молчаливая музыка

движений и затейливый танец тихих слов… Сколько ни пережил в

своей жизни вечный странник, но разве было, разве могло быть

что-то возвышеннее и прекраснее, чем это понимание с

полуслова, полувзгляда, полуприкосновения; полное слияние душ

и тел…

— Ну как ты узнал, что мне так лучше?

— Я же чувствую тебя, милая…

Он не просто чувствовал ее — был ею, ощущал ее всю, как

часть себя, а себя — как часть ее. Вдохновение — не

рассуждение! Дик уже давно отвык задумываться, что за танец

должны выплясывать его пальцы по ладам и струнам; он просто

знал, какой должна быть его музыка, и не задумываясь творил

эту музыку. И теперь он просто чувствовал, как им стать

музыкой, и так и было, и музыкой было каждое движение, и

музыкой был неудержимый стон наслаждения. И шквалы страсти, и

разливы нежности были великой симфонией Природы, которую они

исполняли без фальши…

— А ты сейчас такой же, как в твоих песнях!

— И в любви и в песнях можно быть только настоящим…

— Я поняла, что всю жизнь ждала только тебя, Дик!

— А я искал только тебя, Тири…

— Ты ведь напишешь мне песню? Только мою, про меня?

— Конечно, да! Еще не знаю, что это будет, но это должно

быть достойно тебя!

А сейчас песней было их единение, прекрасной и нескончаемой

песней. До рассвета не сон, но только наслаждение смыкало их

глаза, и это казалось бесконечным, пока вдруг нескромное

солнце не ворвалось в окошки маленькой комнаты. День обещал

быть солнечным, прекрасным весенним днем, но лучше бы он не

наступал так рано! Тири со счастливым лицом выскользнула из

рук менестреля, прошептав что-то о делах, и Дик хотел бежать

следом, но вдруг то ли заснул, то ли потерял сознание…

Когда солнце стояло уже высоко, он очнулся, еще не в силах

понять, где сон, где явь, что было, а что только пригрезилось?

Но несомненно правдой было то, что мимолетная вроде бы

остановка обернулась редкостным счастьем. Надолго ли? Неужели

сила подлинной любви не поможет ему соединить судьбы Странника

и необычной трактирщицы? Неужели не отпустит его Дорога хотя

бы на несколько дней или недель? Или, может быть, наступил все

же конец его скитаниям?

В таких мыслях Дик долго плавал между сном и явью, то

проваливаясь в череду видений, то возвращаясь в комнатку под

крышей, но наконец пришел в себя окончательно. В комнате вроде

ничего не изменилось, только солнце, хоть и стояло еще высоко,

явно клонилось вниз. А на столике оказался заботливо

приготовленный обед, уже остывший. Дик ощутил прилив здорового

волчьего голода, и прилив сил, и прилив радости… Будь что

будет, а сейчас есть счастье! Есть!

Дик распахнул окно. Весна, весна торжествовала везде! Небо

было все еще безоблачным, и таким же безоблачным казалось

будущее. С твердым намерением не терять ни минуты грядущего

счастья Дик с верной лютней спустился вниз, в зал. Где же еще

можно встретить Хозяйку? Как произойдет новая встреча, будет

она откровенной или придется таиться от любопытствующих?

Мелькнула на миг мысль, что может не все оказаться гладко в

этом мире. Но, хотя бы, есть за что бороться! И даже крысиная

мордочка Гримзи показалась певцу милее, чем вчера, тем более

что приказчик изобразил улыбку, вежливо предлагая эль

"уважаемому мастеру певцу". Дик с благодарностью принял кружку

и прислонился к стойке, неспешно потягивая кисловатое пойло и

окидывая взглядом еще малолюдный зал. В это время испуганно

звякнул колокольчик, и резко распахнулась дверь, впуская

нового гостя.

Вошедший явно был воином, и похоже — наемником. Кожаная