Мария Мызникова - Снег

Несмотря на то, что я чувствовал себя бодрым, Марта крепко держала меня под руку, как будто боялась, что я упаду и меня тоже придется смести, как мусор. Мы спускались по длинной-длинной круговой лестнице, потом долго шли по какому-то коридору, где было много дверей и портретов, затем какие-то залы с удивительно высоким потолком — весь маршрут был словно рассчитан на то, чтобы поразить меня размером и красотой замка, полного слегка упаднической и слишком холодной роскоши — и, наконец, нужная комната. То, что комната нужная, я понял по тому, что Марта остановилась, придирчиво меня оглядела и отряхнула мои плечи от теоретической пыли; затем, коротко постучавшись и не дожидаясь ответа, лениво подтолкнула дверь ногой, в очередной раз обнаружив страсть к пинанию и толканию ногами, и в буквальном смысле ввела меня внутрь.

Комната, против ожидания, оказалась небольшой и даже почти уютной; несмотря на то, что стены, как и все остальные стены в замке, были сложены из крупного странного камня, отливавшего темно-синим, а потолок был слишком высоким и терялся во мгле. Справа в углу был большой камин, у которого стояло несколько кресел, обитых красной кожей, и в одном из них — в том, которое было обращено к камину и отвернуто от нас — сидел кто-то достаточно высокий, чтобы его белобрысая макушка выглядывала над изогнутой спинкой.

Не то чтобы в Румынии светлые волосы — это редкость; в конце концов, в любой стране много приезжих. Тем не менее, я был удивлен.

— Господин Драгос, вы просили привести его, когда он будет в состоянии, — Марта.

Граф Драгос неторопливо встал (примерно так же лениво, как раньше вставал я) и так же неторопливо повернулся. Его необычно светлые волосы были собраны в строгий конский хвост, глаза поблескивали в свете камина. В целом его черты лица были идеально аристократичны. Ничего не скажешь, граф.

— Добрый вечер, граф Драгос, — я слегка склонил голову.

— Добрый вечер, сэр, прошу прощения, не знаю вашего имени, — легко отозвался тот, ничуть не чванливо, скорее, с легкой и необидной иронией.

— Александр, сэр. Меня зовут Александр.

— Было бы любопытно узнать, кто вы, — слегка склонив голову набок и прищурившись в полуулыбке, сказал граф. За этой фразой скрывалось какое-то странное любопытство, как будто даже большее, чем можно было бы проявить к обычному человеку.

Так и подмывало ответить что-нибудь вроде: «заплечных дел мастер», но тут вмешалась Марта.

— Он мне говорил, что он самый, вашу мать, известный парень после короля, но я ему не особо поверила. Вы только посмотрите, какой он подозрительный, сразу видно, что он что-то скрывает.

И тут граф Драгос от всей души расхохотался совсем простым, действительно ненапряженным смехом. Так обычно смеются дети, которые еще не знали ни бед, ни тяжести; легко и беззаботно. Люди с такой легкостью в груди могут не спать десять дней, или, скажем, бежать много миль просто так, от нечего делать, просто ради скорости ветра в ушах; или от скуки переодеться кем-то другим, продать дом и уехать в другую страну. Такие люди — они обычно вызвали у меня презрение, но если этот человек является графом, то все-таки, вероятно, достоин уважения… Впрочем, титул — пустой звук, моё уважение следует заработать чем-то более значимым.

— Чудесно. И что же вы, господин Александр, скрываете от нас?

— Ну разве что что-нибудь ужасно важное, но этого-то я вам и не расскажу, как вы можете догадаться, — недовольно отозвался я. Недовольство было отчасти вызвано тем, что у меня сильно заболела спина и левое колено.

— А зря, — улыбнулся граф. — Впрочем, вы правы; не следует делиться ценной информацией бесплатно! Очень предусмотрительно с вашей стороны. Итак, вы меня заинтересовали! Садитесь.

И он кивнул на соседнее кресло.

— Можете пить моё вино, между прочим, чертовски дорогое, из Франции, а также можете командовать Мартой и называть меня просто Драго.

И граф улыбнулся почти победно, как будто отпустил ужасно смешную шутку, которая, к тому же, принесла ему много денег.

Так мы стали друзьями, точнее, так было положено этому начало.

Мы играли в карты, в загадки и даже в шахматы (я всегда выигрывал), затем от скуки я стал просматривать его бумаги. К слову сказать, руководил он своим графством отменно, разве что периодически допускал глупейшие арифметические ошибки себе же в ущерб, а мальчик, который заведовал его бухгалтерией, ничуть не собирался это исправлять, видимо, в надежде прикарманить определенные суммы; я строго отчитывал нечестного юношу, докладывал на него графу, граф же рассеянно отзывался: «Да, да; все люди с именем Матиаш какие-то странные», после чего продолжал дальше читать какую-нибудь совершенно убийственно глупую книгу про любовь и финансовые махинации. Меня поражало и привлекало то, что в нем сочетались совершенно несочетаемые качества: безответственность и деловая хватка, властность и детская растерянность, ничуть не наигранная, которую он изредка позволял проявить при мне; беззаботная наивность и глубокая, неизбывная боль при упоминании о погибшей сестре.

Против моих ожиданий, граф очаровал меня быстро и безапелляционно, как и все, что он делал.

Я ждал, пока поправлюсь и смогу закончить дело, за которое взялся, и в ожидании этого пользовался гостеприимством Драго и проводил с ним все мои вечера. Я знал, что тоже заинтересовал его: и тем, что столь хорошо образован, и тем, что таинственно не ознакомлен с собственным прошлым. Когда я рассказал ему о себе, он принял серьезный и даже опечаленный вид; долго смотрел в окно, словно думал о чем-то своем, и уголки его губ дрожали так, как будто он страдал сомнениями.

— В том, чтобы не помнить своего прошлого, есть и плюсы, — я совершенно не верил в то, что говорю, но мне странным образом хотелось его успокоить, если вдруг его печаль связана со мной. — Например, можно представить себе какое-нибудь героическое свое прошлое, в котором ты скачешь по Европе на белом коне и спасаешь девиц от драконов.

— Да-да, и именно поэтому подлый конкурент подкрался и ударил тебя мечом по голове, чтобы ты забыл о своей славе и думал, что ты дурак, — откликнулся Драго, но скорее машинально, нежели действительно участвуя в беседе. Взгляд его был странным и далеким.

— Ну, я никогда не думал, что я дурак, особенно если учесть, что в моей голове хранится столько чертовски полезной информации, которая известна малому количеству смертных, — ухмыльнулся я. — Например, политические тонкости и текст торгового договора предыдущего графа с соседним графством.

Подобное настроение — какая-то замкнутая печаль и мучительные колебания — посещало его еще однажды, в тот раз, когда мы говорили о моей работе.